Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin

 Теперь остались только вы вдвоем, Джимми и Джи. И, конечно, имя, как бы там ни было: The Yardbirds. Или, возможно, The New Yardbirds, как предложил Джи. Тогда, по крайней мере, не будет выглядеть так, словно заново начинаешь все с чистого листа, — говорит он. В любом случае, не совсем. И ты по-прежнему можешь выступать за деньги. Сводить концы с концами, пока не сможешь представить что-то лучшее. Во всяком случае, таков был план в то долгое дождливое лето 1968-го...

«Я точно знал, что хотел сделать», — говорит Джимми Пейдж почти сорок лет спустя, сидя на своей подвальной кухне в Tower House, готическом особняке XIX века в лондонском Холланд Парке, спроектированном архитектором и масоном Уильямом Берджесом. Поздним солнечным днем лета 2005 года мы пьем чай, вспоминая первые дни группы для очередного журнального очерка. За последние двадцать лет это стало для нас практически ежегодным ритуалом. Интерес к Zeppelin с годами увеличивался и дошел до того, что сейчас они более популярны, чем были когда-либо в жизни. Конечно, дни Jack Daniel’s и кокаина, фанаток и наркотиков — дни драконьих костюмов и черных лебедей — давно ушли. Джимми Пейдж не пьет, не принимает наркотики, он даже больше не курит сигареты. Но это не значит, что он забыл, как это было и что это было. Или что он отчасти раскаивается. Более того, единственное, о чем он действительно сожалеет, — это то, что пришлось остановиться. «То были жизнелюбивые времена, знаешь? — он пожимает плечами. — Но суть в том, что там всегда была игра. Может, только в очень редких случаях она страдала — в редких случаях в сравнении с количеством туров. Но мы хотели быть на этой грани, это питало музыку».

Конечно, питало. Так все и было для рок-монстра вроде Led Zeppelin, питающегося планетами и гадящего звездами. Наркотики были их топливом, секс — формой самовыражения, музыка — просто картой сокровищ. Подумай о The Stones, втиснутых в 1972 году в жаркий, лишенный окон подвал у Кита на Вилле Нелькотт во Франции, ждущих его, чтобы отойти после очередного трехдневного изменения сознания, ждущих его, чтобы получить достаточно кокса, чтобы вдохнуть его в нос и вколоть в руку, прежде чем он будет готов костьми лечь за то, что станет лучшим из когда-либо написанных альбомов The Stones, что бы там не думал Мик со своей очередной шикарной иностранной девчонкой. Подумай о Джоне и Джордже, сидящих на кислоте, объединившихся на этот раз против пуританина Пола и невежи Ринго, корифеях, трудящихся во имя того, чтобы поднять The Beatles над yeah-yeah-yeah из их милого прошлого со стрижками под горшок к бесконечно более просвещенному, чрезвычайно более широкому сознанию Revolver

и в конечном счете к Sgt. Pepper

, альбому, который превратил мир из черно-белого в цветной. Подумай о Дилане, который курит травку, глотает таблетки, носит солнечные очки в полночь и дрожит в своем кресле у окна, сидя всю ночь без сна в отеле «Челси» в Нью-Йорке за написанием ‘Sad Eyed Lady Of The Lowlands’для... нее. Или Хендриксе, галлюцинирующем о божественной природе в какой-то мерзкой пивной забегаловке в Лондоне, полной сигаретного дыма и завистливых белых мужчин, в то время как The Who, Cream и все остальные, кто пытался следовать за ним, купались в хвосте его кометы и глупо старались удержаться на искрах. Конечно, наркотики питали музыку Led Zeppelin. Для этого и нужны были наркотики. Для этого и нужны были Led Zeppelin. Вот так все и было, верно, Джимми? Тогда, в семидесятые, в эту эру сжигания мостов и чрезвычайного индивидуализма, которая началась в 1968-ом и разгорелась лесным пожаром в культуре, который распространялся повсюду почти до 1982-го, после появления противозачаточных, но до СПИДа, когда внезапно все казалось возможным и ничто не было запрещено. Семидесятые — обратная сторона идеалистических, полных согласия шестидесятых — были временем, когда создание собственного дела и возможность для него продержаться перестали быть всего лишь лозунгами и стали неотъемлемым правом. Когда «делай то, что изволишь» действительно стало законом.