К 1973 году репутация Гранта следовала впереди него на любом уровне. «Я знаю, про Питера говорили всякие вещи, что-то хорошее, а что-то — не очень, — говорит Терри Мэннинг. — Но он был действительно блестящим менеджером. Он был жестким, порой преднамеренно грубым, но он был по меньшей мере замечательным человеком. Он знал, что делает, и полностью посвятил себя Джимми и группе. Он по-настоящему был частью семьи. Наблюдая за ним в процессе, в процессе
, принимающим решения и осуществляющим их, — и я видел его за сценой делающим вещи, о которых, не знаю, стоит ли писать, и то, что он делал, в кофе-шопах, о чем нельзя писать, это было нечто — но он был таким ради группы и это было большой составляющей их успеха». Или, как сказал сам Грант: «Меня не волнует, если они ненавидят меня, ты должен делать то, что верно для твоего артиста. Всегда помни: это группа и менеджер против всего остального».
Все изменилось тем вечером, когда вы с Джеромом, игравшим на маракасах, после концерта Бо Дидли в Ньюкасле пошли отдохнуть и увидели The Alan Price Rhythm & Blues Combo. Это был твой великий шанс, ты знал это. О, на сцене уже был один местный подонок, Майк Джеффри, но так всегда и бывает с этой ничтожной провинциальной чернью. Вскоре ты позаботишься о нем, скажешь, что берешь их в тур Чака Берри, просто подпишись здесь, тупица. А потом ты уже не работал на Дона, ты работал на себя. Ну, вы с Микки Мостом, деля офис на Оксфорд-стрит, сидя за столами лицом друг к другу, всегда на телефонах, заключая сделки. Люди полагали, что он был головой, а ты — просто мускулами, а может, даже и Микки, иногда. Хотя тебе и приходилось отдавать ему должное, ведь это Микки записал ‘House Of The Rising Sun’ с ними, и вдруг The Animals, как они теперь назывались, — куда более звучно, чем кто-то там Алана Прайса — стали такими же значительными, как The Beatles, почти. С того момента все изменилось, особенно когда чертова пластинка вышла и в Америке. Ты не мог поверить своей удаче: запись номер один в Британии и в Америке с первого же броска! Вершина мира, мам!