Когда цветут камни

Читать такую весть было и приятно, и досадно. Приятно потому, что хорошо снова почувствовать себя инженером; досадно потому, что этот инженер сейчас числится лишь на бумаге, да и будет ли Максим инженером после войны — дело темное; он весь пропах порохом, стал офицером. Вот уж не ко времени принесли этот пакет! Он лежал у него в нагрудном кармане, шелестел, похрустывал. Максим несколько раз хватался за карман и, одумавшись, прятал руку за спину. Не инженер — воин.

Сейчас Максим с ординарцем Мишей на НП. Перед глазами Заксендорф — маленький, тесный городишко, с узкими улицами и переулками, с каменными и кирпичными домами под черепичными островерхими крышами. В центре — кирха. На восточной окраине каждый дом обнесен каменным забором, под заборами — доты. Что ни дом, то крепость. Да и весь этот городок напоминал крепко сжатый кулак.

Дальше — за Заксендорфом — долина и склоны задымленных высот. Там противник. Как и здесь, там грозная и напряженная тишина. А через десять часов забушует огонь, загремит стобалльный ураган сражения.

И всякое может случиться. Немецкие снайперы и пулеметчики будут, конечно, стараться сразить тех, кто окажется впереди. На том и кончатся твои размышления, Максим, о том, кто ты — инженер или офицер… Постой, постой, ты, кажется, завел себя в дебри. Скоро конец войны, и ты под конец стал жалким трусом, тебе уже кажется, что все пули летят в тебя, и обязательно в сердце или в лоб. Чепуха. Вот так и становятся трусами. Прочь гони от себя к черту такие рассуждения! Иначе и в самом деле отец не дождется тебя: труса пуля находит скорее, чем смелого.

Мысли его внезапно изменили свой ход. Он вспомнил о брате. Перед таким, надо думать, последним сражением необходимо выкроить время и повидать брата. Сейчас, конечно, брат тоже вспоминает о родителях и думает о том, что готовит ему и Максиму завтрашний день.

— Вот что, Миша, — Максим повернулся к ординарцу, — ступай в тылы полка и скажи Василию, что я жду его к обеду.

— Есть, слушаюсь, пригласить Василия к обеду, — ответил Миша и побежал. Максим крикнул ему вслед, чтобы ординарец позвал и замполита, но опоздал: Миша уже скрылся за поворотом траншеи.

С того дня, как Военный совет принял решение о создании в полку штурмовых отрядов, Максим очень редко встречался со своим заместителем по политчасти. Сутками подполковник Верба не появлялся ни в штабе полка, ни в своем блиндаже. Одно время Максим даже думал, что подполковник Верба умышленно избегал его, полагая, что командир полка на его глазах вырос из солдатских пеленок и надоедать ему советами нечего. В последние дни и в самом деле Максим чувствовал, что ему стало как-то проще и легче разговаривать с солдатами, сержантами и офицерами полка. Старшие офицеры, которым и по возрасту и по званиям можно было также доверить полк — кого из стариков не покидает чувство обиды, когда ими начинают командовать молодые! — словно забыли, что молодой командир полка годится им в сыновья. А солдаты и сержанты стали понимать его с полуслова.

Как хорошо работать, когда знаешь, что тебе верят!

Конечно, это не могло прийти само собой. Сказалась незаметная, кропотливая работа Вербы, работа, результаты которой можно чувствовать, а не видеть.

На НП пришел начальник разведки полка — высокий белокурый капитан Лисицын. Максим поручил ему продолжать наблюдение за противником, а сам направился в штаб полка. Там, как сказал капитан Лисицын, его ждала большая группа солдат и сержантов, вернувшихся из госпиталя (перед большим наступлением полевые госпитали всегда разгружаются).

В группе солдат и сержантов, собравшихся у штабного блиндажа, Максим еще издали заметил Надю Кольцову. Чуть прихрамывая, она пошла ему навстречу, но неожиданно остановилась, сделала шаг в сторону от дорожки и, нагнувшись, старательно стала рвать подснежники.

— Здравствуй, Надя, — приветливо сказал Максим.

— Здравствуйте, товарищ гвардии майор, — как-то растерянно ответила Надя, не зная, куда девать сорванные цветы.

Ей хотелось сказать ему спасибо за теплые ботинки, затем обнять и поцеловать его, но уж слишком много глаз следили за ними.

На плацдарм прибыло много орудий, минометов, «катюш», но больше всего радовало Максима возвращение в полк опытных воинов. И среди них милая, застенчивая Надя Кольцова. У нее еще бинты на правой ноге, но скажи ей: «Надя, в огонь!» — и она пойдет не размышляя. Видно, как ей трудно стоять. Хоть бы присела на выступ земляной стенки блиндажа. А она стояла и смотрела на него, и в глазах ее была тоска, и она, конечно, думала: «Зачем я ему такая, хромоногая?» Милая Надя! Но улыбнись он ей, и все забылось бы: и боль, и слабость, и неуверенность в себе.

И Максим улыбнулся ей, сказав:

— А ты, Надя, оставайся в штабе…

Он хотел разъяснить: «На моем КП нет медицинского работника, я ждал тебя». Но говорить ей это не нужно, и так она поняла.

— Есть, слушаюсь, остаться в штабе! — ответила Надя неожиданно звонко, и уже трудно было поверить, что она нетвердо стоит на ногах.