Когда цветут камни

— Правильно, цитадель мощная, — согласился с ним командующий артиллерией. — Стены этих сооружений выдерживают снаряды даже корпусной артиллерии.

— Подтверждаю: выдерживают. Своими глазами видел. Твои снаряды как о стенку горох, — согласился Бугрин, а про себя подумал: «Командующий артиллерией — за обходный маневр».

— И если нам удастся частью сил обойти этот узел, — продолжал Скосарев, — то не исключено, что гарнизон Познани, выйдя из крепости, ударит нам в спину.

Все задумались, мысленно представляя себе положение армии между двух огней: с фронта — свежие немецкие дивизии, а с тыла — пятидесятитысячный Познанский гарнизон.

«Мнения Скосарева и начальника штаба сходятся — не разъединять армию, а решительным штурмом разбить Познанский гарнизон и затем всеми силами ринуться на прорыв пограничной обороны Германии», — подумал Бугрин.

Наступило молчание, которое нарушил член Военного совета, сравнительно молодой, лет сорока пяти, но уже весь седой, даже брови белые, политработник:

— Я только что получил сообщение: польские батраки, что участвовали в ремонте моста и помогали нашим танкистам переправиться через реку, сегодня ночью перебиты. Все до единого. Это сделали местные бандиты.

— Сволочи! — вырвалось у Бугрина.

— Позвольте мне закончить свою мысль, — подал голос Скосарев. Как бы опираясь на слова члена Военного совета, он попытался сделать вывод: — Я полагаю так: когда мы сосредоточенными силами нанесем удар по Познани, конечно, с помощью авиации и артиллерии фронта, то у нас найдутся и время и силы на борьбу с местными бандитами.

— Вы не так меня поняли, — возразил член Военного совета, — я за скорейшее освобождение Польши от фашистов. Чем быстрее и решительнее мы будем прижимать главные силы врага к стенам Берлина, тем быстрее покончим со всякого рода бандитами. Часть этих банд распадется сама собой, что будет уничтожена самим польским народом…

Скосарев на минуту задумался. Затем внес короткое предложение:

— Надо немедленно собирать мощный кулак и начинать решительный штурм Познани.

— Согласен, — быстро отозвался Бугрин. — Надо начинать штурм Познани немедленно… Только не всеми силами армии, а частью сил первого корпуса. Остальные дивизии… начальник штаба, давайте вашу карту… вот сюда, в обход с форсированием Варты здесь и здесь. В двух пунктах. Прошу приготовить приказ. И с рассветом начнем. Разведку послать в ночь. Это решение я сейчас доложу командующему фронтом. Думаю, что оно не расходится с его основным замыслом.

Все переглянулись. Член Военного совета в знак согласия кивнул головой; начальник штаба поморщился — ему де нравились больно короткие сроки; командующий артиллерией, застегивая шинель, встал — решение принято, раздумывать некогда, надо приступать к выполнению: Скосарев, удивленно глядя на начальника штаба, заметил:

— Руководство войсками в таких условиях очень усложняется. Армия, по существу, будет разорвана на три части. Следовательно, отдельные командиры дивизий и корпусов фактически будут действовать самостоятельно, кому как вздумается…

А Бугрин подумал: «Выходит, мой заместитель не доверяет командирам дивизий. Какое же у него мнение о способностях командиров полков, особенно таких, как капитан Корюков, которого я выдвигаю с батальона на полк?» И, одним махом опрокинув в рот стакан компота, затем раскусив попавшую на зуб косточку, он ответил:

— Да, отдельные командиры дивизии будут действовать самостоятельно. Такова обстановка… Кстати, начальник штаба, заготовьте приказ, член Военного совета с этим согласен: вместо полковника Елисеева, выбывшего из строя по болезни, назначить командиром полка капитана Корюкова…

Глава седьмая

НА ОДЕРЕ

1

Запестрели размежеванные посадками и асфальтированными дорогами пашни, чистые, без единой хворостинки, сосновые леса, господские дворы, мелкие придорожные поселки с островерхими черепичными крышами. Это уже немецкие поля и села. А вот и город с тесными узловатыми улицами и красными кирками. Железные ограды, кирпичные заборы, на воротах щиты тевтонских рыцарей, почти у каждого дома на парадном висит подкова «счастья». Каменные стены, обвитые плетнями высохшего за зиму плюща, будто сморщились потемневшие за много веков гранитные фундаменты, щурясь вентиляционными отверстиями. Все здесь напоминает замки, крепости, форты. Каждый квартал может превратиться в опорный пункт, в цитадель, в мощный узел обороны. Но в городе — ни души. Население спешно эвакуировалось за Одер, на запад. Следы панического бегства на каждом шагу: в кюветах валяются разбитые велосипеды, мотоциклы, автомашины, на перекрестках — кучи помятых чемоданов, подушек, перин, а вот какая-то мать в сутолоке бросила детскую коляску и в ней пушистые детские туфельки.

«Зима, метель, а мать, наверное, и сейчас бежит с голоногим ребенком на руках сама не знает куда», — подумал Леня Прудников. Чуть приотстав от товарищей, он остановился перед коляской.

— Солдат в бой ходит бегом, а на отдых рысью. А ты почему отстаешь? — послышался голос Вербы за спиной.

Леня обернулся.

— Я только на минутку задержался.