Когда уходит земной полубог

   — Соболий бакшиш — верный путь к успеху! — лукаво подмигнул он Сонцеву, но тот кисло усмехнулся: — В Лондоне правит не гарем, а парламент, Пётр Андреевич. Боюсь, соболей там на всех не хватит! — За той кислой усмешкой Сонцева таилась обида.

Для столь важной миссии царь выбрал этого старого прохиндея Толстого, который полжизни просидел послом в Стамбуле, а не его, Сонцева, опытного знатока английских дел!

   — Э, сударь мой! Что Стамбул, что Лондон — человек всюду одинаково слаб. — Пётр Андреевич добродушно вытирал лысину платком. — И бакшиш умному посланцу в его нелёгких трудах прямая подмога!

Толстой не без удовольствия оглядел свою маленькую, но уютную каютку с округлым окошком. Не то что темница Семибашенного замка, где турки томили его каждый раз, как объявляли войну России. А на памяти Петра Андреевича, пока он был послом в Стамбуле, турки объявляли войну трижды. От пребывания в темнице у Толстого слезились глаза, а лицо имело желтоватый, нездоровый оттенок. Но, к удивлению Сонцева, старец легко перенёс морскую качку, как ни в чём не бывало крепко стоял на палубе и дотошно расспрашивал о нравах и обычаях туманного Альбиона.

   — Нынешние времена сами господа британцы именуют не иначе как эпохой пудинга! — насмешничал, как всегда, Сонцев.

   — Отчего так? — вырвалось у Романа, который как глава охраны был при той беседе.

Стояли под крепким ветром, взирали, как закипают за бортом пенящиеся крутые волны. Корабль выходил в открытое море.

   — Очень просто! — пожал плечами Сонцев. — Пудинг — любимое блюдо англичан. А в нынешней Англии всякий норовит урвать свой кусок пудинга!

   — Что я говорю! — развеселился Толстой. — Всюду людишки одинаковые, только в Стамбуле бакшиш, а в Лондоне — пудинг.

«А про старика недаром говорят, что он хитрый лис!» — отметил про себя Сонцев и решил впредь насмешничать с Толстым осторожней. Сказал уже серьёзно:

   — Оно точно — многие британские министры бакшиш за милую душу возьмут и улыбнутся любезно. Но дела при этом не сделают: сошлются на немалые трудности с парламентом.

   — Ну а разве члены парламента бакшиш не берут? — Толстой воспалёнными глазами буравил своего собеседника.

   — Отчего не берут, иные только тем и живут, что голосуют за тех, кто им больше платит. Джентльмен, живущий продажей своего голоса... Но их же, Пётр Андреевич, сотни, депутатов-то, — всем дать, никакой царской казны не хватит! — спокойно растолковывал Сонцев.

   — А зачем всем давать? — удивился посол. — Я в султанском гареме бакшиш давал только первой жене и главному евнуху. И хватало. Слава Богу — три новые войны с турком удачно избег!

   — Да иные депутаты по честности никаких денег не возьмут, а другие газетных статеек боятся... — снисходительно возразил Сонцев.

   — Эко дело! Газетных писак бояться! — мелко и дробно хихикнул Толстой. — Ты мне другое скажи, сударь. Правда иль нет, что у короля Георга взяты из Ганновера в Лондон две метрески: одна тощая и длинная, по прозвищу «Мачта», другая, напротив, низенькая и толстая, прозвищем «Бочка». И как ты полагаешь: метрески те бакшиш возьмут?

   — Эти возьмут! — равнодушно ответил Сонцев. — Но никакого доброго дела не сделают.

   — Отчего так? Королевы испужаются? — приставал неугомонный посол, и Сонцев ещё раз подумал, что это очень опасный человек — вопьётся яко пиявка, не оторвёшь.

   — Чего же им королевы бояться, ежели король открыто с ними в карете ездит и в театр ходит. Но токмо дела они всё одно не сделают, потому как и сам их король без большой власти.

   — Как так король — и без власти? — искренне удивился Пётр Андреевич, привыкший общаться с султаном-самодержцем.

   — А так, король в Англии царствует, но не управляет. Да и как нынешнему королю Англией управлять, ежели оный Георг даже английскому языку не обучен. Впрочем, тем он и парламенту, и лондонским купцам, и банкирам с Сити удобен, и они его ни на каких Стюартов не поменяют! — закончил свои пояснения Сонцев.

   — Н-да... похоже, Лондон и впрямь не Стамбул! — сердито хмыкнул Толстой и не без задумчивости спустился ужинать в свою каюту.

Сопутников он с собой не пригласил: всем было ведомо, что Пётр Андреевич, хотя через руки его и проходили великие тысячи, был скуповат.

Впрочем, Сонцев был даже рад находиться подале от этой хитрой лисицы и позвал с собой отужинать Романа, которого давно и хорошо знал.

За бокалами золотистого рейнвейна, который заедали ост-индскими устрицами и копчёным угрём, он дружески расспрашивал Романа о прутской и финляндской кампаниях, а заодно передал и добрые вести о брате Никите, который обучался живописи уже не во Флоренции, а в Париже.

   — Хотелось бы повидать братца, соскучился! — вырвалось у Романа.

   — Вот возьмёт государь тебя с собой в Париж, тогда и увидишь! — улыбнулся Сонцев.

   — А я думал, государь ныне за нами в Лондон последует? — удивился Роман.

Но Сонцев только головой покачал:

   — Думаю, вся наша поездка — пустая затея. В Лондоне спят и видят, как бы наш флот на Балтике удушить. Ведь мы им там прямые соперники! И в этом едины: и король, и кабинет, и парламент! — На сем мрачном пророчестве Сонцева дружеский ужин и закончился.