Напряжение “осажденных” достигло апогея. Лица лоснились от пота. Полли ощутила во рту неприятную хининовую горечь. Ей казалось, что она даже слышит загнанный перестук сердец.
Первым не выдержал старик Адамс:
– Да кто они, черт возьми?!
– Сходи, познакомься,– не оборачиваясь, съязвил шериф. Он был азартно возбужден, но категоричность тона была точным отражением его облика.
– Прикуси язык! Сейчас не до шуток, сынок! – строго осадил Роджера отец.
Больше никто не проронил ни слова. Тишину нарушал лишь растущий дробный гул да тревожное позвякивание оконных стекол.
Но вот сквозь дымку пыли показались парусиновая покрышка фургона и силуэты всадников в синих мундирах. Это солдаты американской кавалерии – сомнения быть не могло.
Мрачные лица мужчин просветлели. Из чахлой груди старого Адамса вырвался вздох облегчения.
– Тьфу, дьявол! Да, это парни из форта Фэттерман. И какого черта этих олухов принесло сюда? —старик еще раз облегченно вздохнул, опустил ружье, бряцнув цевьем, строго посмотрел на дочь.– Ну и страху ты напустила, крошка. Куда глазищи-то пялила? Не на Востоке маис жуешь! Пора бы разбираться…
Дженни, зардевшись до корней волос, огрызнулась:
– А у самих-то глаз, что ли, нет?! – ноздри ее раздулись, она скрипнула зубами и, крутнувшись на каблучках, независимо прошла за стойку.
Адамс вяло махнул рукой, чувствуя себя старым разбитым седлом. Он нашарил в бездонном кармане брюк гребешок черепаховой кости, скользнул им по белым, как снег, волосам. На волосы, вернее, на то, что осталось от них, это не произвело никакого впечатления. Они продолжали упрямо топорщиться, как топорщится ворс на побитой молью шкуре мускусной крысы.
– Ха, да это лейтенант Бартон! Лучший стрелок и разведчик шестого кавалерийского полка…– уточнил Роджер, присмотревшись к приближающейся кавалькаде, и не спеша направился на веранду. Следом за ним вышли девушки и вновь присели за столик. Шериф, прислонившись спиной к стене, закурил сигару.
– Ты с ним знакома?– тихо царапнула вопросом Полли.
– С кем?
– С этим лейтенантом… Бартоном,– Мэдиссон покраснела, встретившись взглядом с Дженни.
– О, да. Славный парень,– понимающе хихикнула Паркер и по-кошачьи прогнула спину.– Но он не в моем вкусе… Я вообще не люблю солдат, они жеманятся больше, чем наша сестра в юбке. Да и разговоры одни, что кис– лая груша: о лошадях, о скаутах, о борьбе с индейцами…
– Но твой брат,– осторожно вклинилась Полли,– сказал, что он лучший стрелок… и…
– …и умеет метко убивать врагов. О, дорогая, он это делает ловчее, чем кто-либо другой, кого я знаю. Разве только Роджер может с ним поспорить… Впрочем, что воду в ступе толочь? Нужно видеть, как он от пули к пуле держит в воздухе миску или еще какую штуку, чтобы поверить всем чудесам, которые про него плетут на равнинах. Но меня это мало волнует. Эй, гляди-ка, а вот и наши защитнички…
Отряд был уже совсем близко. Подъезжая к салуну, солдаты, по команде офицера, перевели лошадей с галопа на рысь.
В нескольких ярдах от веранды кавалеристы спешились. На них было больно смотреть: призраки, да и только. Призраки с лицами цвета грязной моркови, обросшими трехдневной щетиной.
Мелкие песчинки жесткой коркой покрыли их губы, порошком красного перца налипли на ресницы; плотное сукно мундиров промокло насквозь от пота и стояло колом, подвяленное ярым солнцем; меж лопаток и из-под мышек белели полосы соляных разводов. Хмурые и молчаливые, они разминали сведенные судорогой в стременах пальцы ног, ослабляли подпруги, счищали с коней пропитанную потом грязь. Крайняя степень изнурения сквозила во всех их движениях. От форта Фэттерман до Рок-Тауна добрых двести миль – от лошадей тоже остались кожа да кости.
Лейтенант Джон Бартон, мужественно стараясь сохранить бравую выправку, подошел к крыльцу, стащил горячую и липкую от жары перчатку:
– Приветствую вас, шериф. В городе всё спокойно?
Сигара в зубах шерифа перекочевала в другой угол рта:
– Как в могиле. Какими судьбами к нам? – Роджер с видимым удовольствием пожал крепкую руку.
Бартон не успел ответить, так как всеобщее внимание привлек индеец, которого двое солдат прикладами ружей вытолкнули из фургона. Он стоял по щиколотки в горячей пыли, бесстрастно глядя поверх голов собравшихся на веранде. Несмотря на закованные в кандалы руки и изодранную в клочья замшевую рубаху, расшитую бисером, в осанке краснокожего не чувствовалось и намека на смирение. Высокий, широкоплечий, с темным, отливающим медью лицом и длинными иссиня-черными волосами, он источал варварское мужество и силу. Лицо его было не лишено привлекательности, хотя и заставляло трепетать неискушенного суровой жизнью человека: волевой подбородок, почти жестокая складка рта, крупный орлиный нос, дерзкий, до неприязни, взгляд. От него веяло свежестью и простором – как от дикого зверя, который всю жизнь провел на воле.
На Полли Мэдиссон индеец произвел огромное впечатление. Она смотрела на него не отрываясь и невольно вскрикнула, когда один из конвоиров саданул его прикладом винчестера по ребрам:
– Пошевеливайся, тварь! Ну! Ну же!