Когда воскреснет Россия?

Конструктор и составитель вопроса, вероятно, имел в виду так называемую «свободу печати», и тут понятие «свобода» или «несвобода» вполне применимо. Другое дело, что в жизни, на практике, свободной печати никогда не было, нет и, наверное, долго не будет и впредь. Везде и всюду печать (а нынче к ней прибавились и другие виды идеологического оболванивания) была зависимой либо от денежного мешка, либо от партийно-групповых интересов, то есть несвободной. Одновременно средства массовой информации изначально заражены вирусом несвободы, поскольку их суть всегда в монологе, то есть в навязывании частного мнения. Диалогичность тут мнимая, равноправия между газетой и читателем нет и быть не может. Так же, как нет и быть не может равноправия между зрителем и телевизионной редакцией, между слушателем радио и самим радио со всеми его глобальными техническими и идеологическими средствами.

Скажут, что все зависит от того, в чьих руках находятся эти средства. То-то и оно. Одни руки лучше, другие хуже, но «свобода печати» — пустой звук в любом случае. Выходит, что и «защита свободы печати» по достаточном размышлении вызывает всего лишь улыбку».

Такой ответ «Журналисту» оказался явно не по нутру. Редакция предпочла его не публиковать, чем и подтвердила правильность такого ответа. «Комсомольская правда» подтвердила то же…

Нет, господин Буш, ваши слова о гласности, сказанные в Кремле, для наших условий (да и для ваших) не годятся.

Клевету, распространяемую у нас и у вас миллионными тиражами газет и с помощью радиостанций, опровергнуть очень трудно, почти невозможно. Это я испытал на себе. Думаю, что-то же, только еще в большей степени, испытали такие люди, как Валентин Григорьевич Распутин и Игорь Ростиславович Шафаревич. Рассчитывать на совесть журналистов и радиокомментаторов радиостанции «Свобода», к примеру, увы, не приходится. Тиражи и мощности передатчиков зависят всего лишь от толщины кошелька.

Хотелось бы только знать, долго ли американский налогоплательщик будет кормить не очень добросовестных комментаторов упомянутой радиостанции? Но я не очень рассчитываю на ответ, поскольку знаю, как тщательно оберегаются от подобных вопросов все президенты без исключения.

«Советская Россия», 1991, 8 августа

Хватит сидеть в темноте. Выступление на Русском соборе

Уважаемые члены собора!

Мне кажется, что самый главный кризис, который сейчас существует у нас, — это кризис государственности. Потери наши неисчислимы. Ослаблено национальное самосознание, без которого не возможно никакое государственное самоустройство. Утрачена территориальная целостность.

Утрачены нравственные и трудовые традиции во многом. Мастера переделывать мир, любители нового мирового порядка в 17-м году знали, что делать. Знают они и сейчас, что делать. Разрушение русского народного самосознания продолжается и сию минуту.

Я не буду касаться специальных вопросов о власти. Об этом уже много сказано. Мне хочется добавить к выступающим вот что. На мой взгляд, в проекте устава недостаточно отражен вопрос о крестьянстве. Здесь я вынуждаю себя повторяться и цитировать самого себя. Вот что я говорил в 90-м году в Верховном Совете:

«Крепостное право, основанное на марксизме, должно наконец исчезнуть. Крестьянин должен стать свободным, свободным от всего, кроме земли. Но и зависимость от земли должна быть добровольной, свободно выбранной. Наша общественность ждет от крестьянства одного: чтоб крестьянство ее накормило, желательно досыта. Какое кощунство — видеть в крестьянине всего лишь кормильца! Я твердил и буду твердить: крестьянство, даже если оно колхозное, вовсе не обязано в одиночку выполнять так называемые продовольственные программы.

Твердил и буду твердить, что от крестьянина зависит мощь и судьба каждого государства, каждого, даже самого маленького народа. Крестьянские традиции равносильны национально-трудовым и культурным традициям. Ни одни народ не спасет своего национального языка, своей культуры, если уничтожает собственное крестьянство. Выйти из демографического, экологического, национального и других тупиков также невозможно, не имея свободного крестьянства. Но крестьянство без земли — это фикция, пустой звук, поэтому закон о земле имеет прежде всего национально-государственное значение».