Когда взрослеют сыновья

— А кто у нас лудильщик?.. Вот видишь, — весело заключил Шапи, — выходит, самый главный человек в ауле — это я. А теперь пойдем дальше. Какое самое важное событие в жизни девушки? Свадьба! А с чем невеста приходит в дом жениха? С кувшином, наполненным водой, и с зажженной медной лампой — чирахом. Опять же кто делает кувшин и чирах? А настала пора человеку проститься с жизнью? В чем его моют, перед тем как проводить в последний путь? Опять же в саргасе. Вот и выходит, что мои изделия нужны человеку всю жизнь. А ты говоришь… Надо было спросить у этих бабушек, что не нахвалятся, своими внуками: «А кто сделал вам кувшины, с которыми вы пришли к роднику?..»

— Вабабай, Шапи, какой ты умный! — раскрыла рот Аминат. — Ну да, теперь я так им и скажу. Уж я-то скажу…

Казалось, Шапи удалось убедить свою бабушку. Успокоенная, она пододвинула к нему табуретку и стала смотреть, как он работает.

И вдруг лицо ее снова вспыхнуло, словно в гаснущий огонь плеснули ведро керосина. Шапи поднял голову и увидел, что в лудильню вошла Мугминат.

— Вах, доченька моя! — бросилась к ней Аминат. — Кого ты встретила в тот день на дороге, что и тебе так не повезло?

— Ну пошло-поехало, — вздохнул Шапи. — Не обращай внимания, Мугминат. Моя бабушка считает, что, если человек не попал в институт, его тут же надо оплакать и похоронить.

— И моя бабушка так считает, — грустно призналась Мугминат. — Хоть из дому беги. Вот принесла кувшин, он помят. Надо выправить…

— И-и, доченька, у моего внука руки золотые, — подхватила Аминат. — Разве кто еще умеет делать такие кувшины — шеи лебединые, а шапочка наверху со звоночком.

— Неплохо ты умеешь говорить, бабушка, — засмеялся Шапи, принимая из рук Мугминат кувшин.

— Умею говорить? Да все слова забыла, — с живостью возразила Аминат и, подняв руки к закопченному потолку, запричитала: — О аллах, пусть у этого учителя родится десять детей. Пусть они все вырастут здоровыми. Хоть он и сделал такую подлость моему внуку, я не желаю его детям зла. В конце концов, в чем они виноваты? И пусть у этих детей тоже родятся дети — по десять человек у каждого. И пусть они тоже вырастут здоровыми и крепкими. Пускай эти дети — внуки того учителя — тоже захотят учиться в институте, как мой бедный внук. И пусть ни один из них не поступит. Сделай, аллах, чтобы ему было так же больно, как мне сейчас. Тогда он поймет, какое сделал зло.

— Ну и бабушка у меня, — развел руками Шапи. — Но, увы, твое желание не исполнится — хотя бы потому, что вряд ли учитель будет иметь столько внуков. Это же город — не аул.

— Ничего, отольются ему мои слезы, — с мрачной угрозой произнесла Аминат. — Вот посмотришь, если нет быка, чтобы тянуть плуг, то вместо него впрягают корову.

И Аминат, размахивая руками, вышла из лудильни.

А на ее место на трехногую табуретку села Мугминат и тоже заплакала.

«Ну и денек! Час от часу не легче», — подумал Шапи и почесал голову. Мугминат выглядела такой несчастной и жалкой! Лицо у нее так осунулось, что резко выступили скулы: прежде Шапи их не замечал. Острые ключицы торчали, обтянутые бледной кожей. Худые руки вяло и беспомощно лежали на подоле цветастого платья, нарядного, — наверное, приехала в нем из города и даже не переоделась. Глаза быстро-быстро моргали, смахивая слезы.

И Шапи не знал, как ее утешить. Он и вообще не любил пустых, незначащих слов, которые говорят лишь бы говорить. «Коли стреляешь, так попадай в цель» — так считал он. А зачем раздавать слова, как дешевую курагу на базаре. Вот и сейчас он искал для Мугминат такие слова, которые были бы как хлеб для голодного.

— Я сделаю тебе кувшин, — наконец произнес Шапи. — Он будет выделяться среди всех, как белый голубь среди серых голубей.

Но слова эти совсем не обрадовали девушку.

— Спасибо, Шапи, — сказала она, вставая, — но я вовсе не ради кувшина пришла сюда.

Оставшись один, Шапи беспокойно забегал по лудильне. «Да-а, денек, — бормотал он, ероша волосы, — то одна, то другая. Так, пожалуй, много не наработаешь. А ведь надо закончить кувшин, заказанный к свадьбе. Но разве можно работать в такой обстановке?..»

И он, досадуя на обеих женщин, яростно принялся за работу.

Однако не успел припаять ручки к кувшину, как дверь скрипнула и на пороге снова появилась Аминат.

Шапи так рассердился, что чуть было не бросил кувшин в огонь, но Аминат, казалось, на этот раз была настроена миролюбиво. Мягкими кошачьими движениями она придвинула к Шапи табуретку и вкрадчиво проговорила:

— Я пришла сказать тебе, что я уже успокоилась. Что человеку суждено иметь, то и будет. Может быть, даже лучше, когда не все дается сразу. Ведь легкую удачу никто не ценит. Правда, Шапи? — И она ласково провела рукой по его волосам. — Есть у меня, внучек, рана глубже этой. Посиди, родненький мой, поговорим.

Шапи почувствовал, как сразу взмокла спина и под рубашкой между лопатками побежали струйки пота. Он слишком хорошо знал, к чему ведут ласковые речи да вкрадчивый голос его бабушки…