Когда завтра настанет вновь

– Эш, слушай… Послушай меня, потому что это очень важно. Пожалуйста. Где бы я ни была, я не прощу тебе, если ты перестанешь быть собой. Моим маленьким братиком, который никогда не сделает больно тем, кто этого не заслуживает. Слышишь? – Я убрала золотые кудряшки с его лица, пока синие глаза молча следили за моими движениями. – Я всё равно буду с тобой. Всегда. Вот здесь. – Я коснулась губами его лба. Приложила одну ладонь к чёрной мальчишеский футболке – напротив сердца. – И здесь.

Он не ответил. Просто, поколебавшись, обнял меня в ответ, сжав почти до боли. Рывком отстранившись, наконец встал, чтобы убрать книгу в чемодан.

Боги, надеюсь, я всё сделала правильно.

* * *

Прощание было недолгим. Питер тихо ждал на кухне; мы с Эшем давным-давно знали, что в долгих проводах лишь больше слёз. Рок, видимо, разделяла наше мнение.

– Я рада, что мы встретились, Лайз, – сказала баньши, когда мы столпились перед дверью на улицу. Обняла меня: никаких расцеловываний, просто тонкие, удивительно сильные руки вокруг моих плеч, сомкнувшиеся на моих лопатках.

– Спасибо тебе за всё, – сказала я, отстранившись. – Жаль, что ты не сможешь написать свою статью.

Рок улыбнулась – почти не вымученно. Провернула запор.

Дверь, открывшись, впустила внутрь солнечное тепло – и закрылась, оставляя нас с братом в коридоре одних.

– Не верится, что вижу тебя в последний раз, – произнёс Эш, глядя в сторону.

Я в два шага сократила расстояние между нами.

– Не грусти обо мне, Эш. Учись хорошо. Ты… у тебя большое будущее. Я знаю. – Прижав брата к себе, коснулась губами его макушки. – Гэбриэл Форбиден гордился бы таким внуком, как ты.

Он промолчал. Лишь худенькая спина под моими ладонями дрогнула.

Я едва заметно покачивала его, баюкая в объятиях, пока Эш плакал. Беззвучно, без всхлипов, судорожно сжимая опущенные кулаки.

Когда он наконец поднял голову, лицо его было спокойно. Даже губы не дрожали: только щёки мокрые да глаза блестят ярче обычного.

– Я буду скучать, Лайз.

Коридор поплыл в жгучем радужном мареве.

До боли стиснув челюсти, пытаясь не разрыдаться, я сжала брата в руках так крепко, как могла. Мягко, но непреклонно отстранила:

– Иди. Иди, ну же…

Эш отвернулся. Рывком распахнув дверь, вывез на крыльцо свой чемодан на колёсиках, позволив напоследок увидеть залитый солнцем переулок и Рок, курившую рядом со ступеньками.

Потом дверь захлопнулась.

…в тот день, когда всё это началось – когда мама сказала, что мы должны ехать в Фарге, – тоже светило солнце. И небо, вечное небо, накрывавшее нас с Питером на башне в день Лугнасада, было таким же безоблачным. Небу и солнцу ведь нет дела до того, что с нами происходит: ни им, ни всем тем людям и фейри, что в этот самый миг смеются и веселятся там, снаружи, в том же городе, где я узнала, что вскоре потеряю всё.

Как бы тебе ни было плохо, мир не перевернётся. Мир не будет кричать от боли вместе с тобой. Мир будет жить дальше, и солнце продолжит светить всё так же безмятежно, и когда тебя не станет, земля не заметит этого. Заметят лишь другие, ходящие по ней, такие же смертные и мимолётные, как ты; и они умрут немногим позже тебя, и их печаль по тебе, память о тебе, последние свидетельства того, что ты был, умрут вместе с ними…

– Они уехали?

Услышав голос Питера, я не обернулась.

– Да. Видимо, и нам пора.

– Хочешь ещё чаю?

– Нет. – Я смотрела прямо перед собой, на светлое дерево входной двери. – Выпью, как приедем в Фарге.

– Ты даже не знаешь, есть ли там чайник.

– Думаю, ты найдёшь, где его раздобыть.

Его вздох походил на шелест перевёрнутой страницы.

– Лайз, ты уверена, что стоит ехать сегодня? Когда мы приедем, все лавки уже будут закрыты, и…

– Да. Я хочу уехать сегодня. Заночевать там. Чтобы завтра у нас был ещё один день. Целый день. Последний. А вечером я уплыву.

Он не ответил. Просто ушёл наверх, за моим чемоданом.

Я слушала его размеренные шаги, и с моих губ сорвался смешок.

…ты был прав, Питер. Когда говорил про часы. Кто-то действительно отмерил наши общие дни, и для них наши желания не имеют никакого значения.

Как глупа я была, когда позволила себе думать иначе.

Я стукнула кулаком об стену. Рука прошла сквозь мигнувшую голограмму обоев, ободрав кожу на костяшках, но внешняя боль казалась почти приятной: отвлекала от боли внутри.

Питер молчал, даже вернувшись с моими вещами. Запрограммировал сигнализацию и, выведя меня на улицу, запер дверь.

– Идём, – сухо бросил он, убирая ключи в борсетку и доставая оттуда те, что ему оставил Эш.

В последний раз оглянувшись на дом, увитый плющом, льющимся из цветочных ящиков на втором этаже, я направилась к мобилю, слушая, как стучат по брусчатке колёса чемодана.

Да, Питер, ты был прав. Не только насчёт часов.

В том, что вернуться в твой дом по окончании этого приключения нам с тобой не суждено – тоже.

Четыре года назад

– Лайза, прекрати! Ну хва… ха-ха…

– А ты прекрати вести себя, как циничный старичок!

Небольшая детская в обычной квартирке обычного многоэтажного дома. На узкой кровати хохочет златокудрый мальчик, старательно отбрыкиваясь от щекочущей его темноволосой девочки постарше.