Когда жизнь подкидывает тебе лимоны

У меня подкатывает ком к горлу. Почему ты сделал это с нами? — хочется крикнуть мне. — Что такого ужасного было в нашей семье, что тебя потянуло на пьяную интрижку, которая продолжалась за моей спиной многие месяцы, а потом переросла в любовь? Будь это разовый эпизод, а его раскаяние искренним, возможно, все не закончилось бы для нас так плачевно. Я была бы уязвлена и в ярости, но, вполне вероятно, мы пережили бы это, как многие пары.

Энди изучающе смотрит на меня.

— Ты немного подавлена, — говорит он.

— Да нет, все отлично.

Мы стоим в дверях — он все с тем же обеспокоенным видом, а мне хочется поговорить с ним, с кем-то другим, все равно — с кем именно, но не про нас и не про его новую женщину. Вместо этого я говорю про музей, его отчаянное положение и про нашу с Айлой идею модного показа. Слова сыплются из меня, как горох из рваного мешка — я рассказываю про предложение, акт дикого вандализма и попытку освободить чучела — и про нулевой результат. Денег нет, средств и интереса к «Мисс Пятнице» тоже, просто момент неподходящий, о чем меня уведомила в своем письме Ханна Джефферс из музея:

«Мы признательны вам за предложение и потраченные усилия. Я считаю, что это прекрасная идея, и, возможно, она получила бы широкий резонанс в нашем городе. Но, к сожалению, в настоящее время мы не в состоянии взяться за ее осуществление».

— Судя по всему, ты убила на это гору сил, — вздыхает Энди.

— Именно так, — говорю я, — но дело не в этом. Это не так важно. А важно, что это было бы во благо музея и Пенни. Ее сын считает, что это потрясающая идея.

— Само собой, как же иначе, — замечает Энди.

— Что ты имеешь в виду? — нахмуриваюсь я.

— Она же его мать, так? И он, разумеется, ею гордится.

— Энди, — завожусь я, — Пенни — прославленный модельер и в свое время пользовалась невероятным успехом и влиянием. А тебя послушать, так можно подумать, будто бы она выиграла деревенский конкурс домашних тортов.

Он смеется, но в голосе слышится легкое раздражение.

— Я не имел в виду ничего такого. Я в курсе ее заслуг, Вив. — Врет, разумеется, ну да ладно. — Конечно, ее сыну будет приятно увидеть модели Пенни на подиуме и посвященную ей выставку…

— Речь идет не только о ее сыне, Энди! Это могло бы стать мероприятием огромного масштаба!

Он глядит на меня так, точно я несу несусветную чушь.

— Ты в самом деле так думаешь? По-моему, ты перегибаешь палку.

— Ничуть, — возражаю я. — Все женщины определенного возраста помнят ее магазины, особенно здешние. Все начиналось тут.

— Да, но это… — он досадливо морщится, — мода семидесятых, Вив. Подумай сама — клеш, огромные воротники, жуткие синтетические ткани, пончо… — Он дико хихикает. Значит, теперь Энди гуру моды? — Это далеко не всем по вкусу.

Я хлопаю глазами, чувствуя, как внутри закипает ярость.

— А я считаю иначе.

— Ну ладно, тебе виднее, — он пожимает плечами.

— Вряд ли, — сердито выпаливаю я, — иначе мое предложение не отвергли бы, так?

— О’кей, Вив, как скажешь. — И он бросает на меня знакомый взгляд, в котором читается «ну вот, опять понеслось».

Как скажу! К твоему сведению, ты скоро поймешь, что это не всем по вкусу…

Мы довольно сухо прощаемся, и он уходит. Я возвращаюсь в дом и делаю над собой колоссальное усилие, чтобы казаться нормальной и такой же взволнованной, как Иззи, по поводу грядущего скаутского похода.

Глава двадцать седьмая

Поздно вечером после отъезда Иззи

Возможно, дело опять в гормонах. Возможно, я свернула в «иррациональный переулок», как выражается Шелли, и это еще один симптом пятидесятитрехлетнего возраста при остаточных эстрогенах, «микроследах», типа известняка в кроличьем корме. Так что хватай, пока дают!

Или я просто рехнулась.