КОГИз. Записки на полях эпохи

– Шура! Вы посмотрите, – сосед протянул ему, сидя на тележке, хохоча и тыча пальцем, оттиск какой-то журнальной статьи. – Вот уж не думал, что этот Трехзвездочкин тоже был корреспондентом Огарева. А вот здесь черным по белому да по-французски: «Дорогому Николаю Платоновичу».

– Александр Иванович, а кто такой Трехзвездочкин?

– Да это легко! Трехзвездочкин – это Макаров. В библиотеке вашего папаши, а точнее, уже в вашей библиотеке есть десятка полтора его книг. Это все макаровские словари: русско-французские, французско-русские, немецко-русские, словари латинских выражений и так далее. Знаете, о чем я говорю?

– Да-да! Конечно!

– Так вот, интереснее другое. Ну, для справки: Макаров был чухломским помещиком, но долгое время жил в нижегородском родовом имении Болтина, на дочери которого женился, и поэтому он почти что ваш земляк.

В тридцатые годы я преподавал в Ленинградском институте истории искусств, где сблизился с опоязовцами Тыняновым и Эйхенбаумом. Юрий Тынянов к тому времени уже выпустил свою книгу «Архаисты и новаторы» и очень гордился ею. Книга прекрасная – там есть чем гордиться. Лучше в советском литературоведении не было ничего, ну, может быть, две монографии Миши Бахтина, которые он выпустил под псевдонимами, взяв для них фамилии своих учеников Павла Медведева и Волошинова.

И вот однажды в коридоре института я стал свидетелем замечательного пари, которое было заключено между этими чудесными литературоведами – Тыняновым и Эйхенбаумом – после заявления Юрия Тынянова о том, что, дескать, ученые кормятся от литературы, а сами ничего приличного написать не могут. Я был приглашен в качестве рефери и разбил их рукопожатие. А через год на свет появились замечательный «Малолетний Витушишников» и чудо-роман Эйхенбаума «Маршрут в бессмертие», герой которого – Николай Петрович Макаров, типичный русский дворянин и помещик средней руки со всеми нашими достоинствами и недостатками.

А знаете, Шура, какой национальный недостаток русских? Зависть! У каждой нации есть персональный скрытый, но объективно выраженный на протяжении столетий недостаток. Еврей – меркантилен, татарин – вороват, кавказец – мстителен! Русский – завистлив: не надо мне новой коровы – пусть у соседа корова сдохнет.

Но это к слову, а возвращаясь к роману: Макарову хотелось славы! Сначала он решил стать полководцем, как Суворов. В шестнадцать лет он был лейтенантом, а в двадцать, при подавлении польского восстания, попал в плен после того, как его треснули саблей плашмя по башке. В звании майора ушел он в отставку и уехал к себе в деревню, поняв, что генералами становятся как-то по-другому.

Пять лет Макаров сидел у себя в деревне и выучился виртуозно играть на гитаре: лучше всех в мире! Поехал с концертами: Москва, Петербург, Рига, Варшава, Вена, Париж, Лондон, Нью-Йорк. Он покорил эти города, но до мировой славы не дотянул.

Забросил он тогда гитару, переехал в Петербург и начал писать романы под псевдонимом «Трехзвездочкин». И ругали их, и хвалили. И Писарев, и Кокорев. Неплохие романы, а славы не было. Настоящая слава – это такая, от которой прятаться приходится.

И славы все же Макаров добился, и не прижизненной, сиюминутной, а настоящей, посмертной, «вечной»: уже почти как столетие вся Россия пользуется его словарями, которые он великолепно составил и напечатал в последние годы своей жизни.

Да еще, к слову сказать, выпустил он весьма примечательную книжку «Энциклопедия ума».

Составляя свои словари, Николай Петрович параллельно делал картотеку выписок из книг, которые прорабатывал. Он был не только полиглотом, но и великим эрудитом. Десятки тысяч изречений тысяч авторов из сотен стран. Так родилась эта великая книга, ставшая прототипом сборников афоризмов, которые до сих пор в различных видах издаются во всех цивилизованных странах.

И еще – в «Энциклопедии ума» есть несколько афоризмов, помеченных тремя звездочками.

8

Бывают дни, так наполненные событиями, что потом, спустя некоторое время, не можешь разобрать, что и в какой последовательности произошло в этот день. Важному событию должен отводиться целый день, а тут получается все как-то скомканно.

Началось с того, что, несмотря на выходной день, Шуру рано утром разбудил Колька-инвалида. Пробравшись через палисадник, вскарабкавшись на завалинку и подтянувшись на руках, он перегнулся через полуоткрытое окно в Шурину комнату и громким шепотом-речитативом задолдонил:

– Дядь-Шур – Дядь-Шур – Дядь-Шур…

– Что тебе? – Шура поднял голову.

– Дядя Толя из соседнего дома привез убитую волчицу и трех волчат. А в мешке у него что-то шевелится. Он велел тебя звать.

– Иди на крыльцо и жди меня, – Шура протер глаза.

Дядя Толя, Анатолий Иванович из соседнего дома, был знатным охотником. Шура помнил, как до войны тот с большой компанией охотников на трех санях, запряженных заиндевевшими «сивками-бурками», въезжал во двор, и на сугроб из саней в ряд вываливались шесть или семь здоровенных волков, около которых вся компания выпивала водку, весело разговаривала и фотографировалась.