Коглин (ЛП)

Она дала Томасу алый шелковый шарф, говоря: «Подержи пока, мой мужичок», а сама напевала «В сосняке, в сосняке», выбирая следующий шарф, на этот раз голубой. Она обернулась к нему, и шарф в ее руке зазмеился следом, она уже хотела отдать его Томасу, но тут открылась дверца машины, и он очнулся от сна, когда отец шлепнулся рядом с ним на заднее сиденье.

Они отъехали от тюрьмы, вырулили на главную дорогу — солнце, низкое и жаркое, заливало их со всех сторон. Отец опустил стекло, снял шляпу, подставляя ветру волосы.

— Ты, наверное, думал о матери?

— Откуда ты знаешь?

— У тебя лицо такое.

— Какое «такое»?

— Сосредоточенное, — сказал отец.

— Мне кажется, она счастлива.

— Ясно. В прошлый раз ты говорил, что она одна в темноте.

— Все меняется.

— А вот это правильно.

— Как ты думаешь, она счастлива? Там, где она сейчас?

Отец развернулся на сиденье и посмотрел ему в лицо:

— Честно говоря, я в этом уверен.

— Но ведь там ей должно быть одиноко.

— Необязательно. Если считать, что время там работает так же, как у нас здесь, тогда да, вся ее компания — ее отец, а она не особенно его любила. — Он похлопал Томаса по коленке. — Но вдруг в той жизни времени вообще не существует?

— Не понимаю.

— Нет минут, часов, приборов, отсчитывающих время. Ночь не сменяется днем. Мне кажется, твоя мама не одинока, она нас не ждет. Потому что мы уже там.

Томас посмотрел в доброе лицо своего отца и поразился, как поражался не раз, сколько у отца веры. Он не мог бы дать определение всем его верованиям, и между ними не обязательно было что-то общее, однако когда Джо Коглин что-то для себя решал, то уже никогда не сомневался. Томас был теперь достаточно взрослым и подозревал, что убежденность подобного рода тоже порождает проблемы, но в любое время, находясь рядом с отцом, он чувствовал себя так спокойно и безопасно, как нигде и никогда. Его отец, насмешливый, обаятельный, временами вспыльчивый, был человеком, который покоряет окружающих незыблемой уверенностью в себе.

— Значит, мы уже с ней? — спросил Томас.

Отец придвинулся к нему и поцеловал в макушку:

— Угу.

Томас улыбнулся, все еще сонный. Он несколько раз моргнул, и отец начал расплываться перед глазами, — он так и заснул, ощущая у себя на макушке его поцелуй, похожий на прикосновение очень маленькой птички.

«Кто-то хочет меня убить».

От этой мысли было трудно отделаться. Рационально рассуждавшая часть Джо понимала, что смысла в этом ноль. Если в Семье Бартоло и был кто-то незаменимый, так это он. И не только для Семьи Бартоло: он был обязательным участником операций Лански, а значит, в итоге обязательным участником операций Лучано. Он был тесно связан с Марчелло в Новом Орлеане, Мо Дитцем в Кливленде, Франком Костелло в Нью-Йорке и Маленьким Оджи в Майами.

«Только не меня!»

В прошлом его, конечно, пытались убить, но тогда это имело хоть какой-то смысл: один раз его пытался убить глава его группы, который решил, что Джо слишком много на себя берет; до того — члены его группы, которым не особенно нравилось, что их кусок пирога отнимает какой-то ирландец, да еще поучает, как делать деньги; а до того — гангстер, чья девчонка запала на Джо.

Но их ненависть имела под собой основания.

«Почему сейчас?»

Джо даже вспомнить не мог, когда в последний раз открыто с кем-то враждовал. Дион враждовал. Дион заводил врагов, после чего обычно убивал, чтобы мысли об их существовании не мешали ему спокойно спать. В тридцать пятом, принимая у Джо бразды правления Тампой, Дион пролил много крови. Меньше, чем пролил бы, не будь Джо у него консультантом, но все-таки много. Может быть, удар направлен на Диона, но для начала его хотят лишить мозгового центра? Да нет, убийство босса, подобного Диону, всегда требует одобрения, а единственные люди, способные это одобрение дать, все тесным образом связаны с Джо, все они набивали карманы благодаря ему и намеревались делать это и в будущем.

Кроме того, Тереза твердо сказала, что адвокат Люциуса назвал именно имя. Указал на него не как на одну из мишеней. А как на единственную мишень.