Кока-гола компани

— Симпель… Привет… Да так, гуляю… с Каско… В кино… КЕНДАЛЛ… КЕНДАЛЛ… КЕНДАЛЛ ТЕБЯ СНИМАЮТ НА ВИДЕО… Нет… Да… Американский… не знаю… скоро… а… сейчас?.. в девять… ну, через пару часов… в десять-одиннадцать… Ладно… да, да… спит?.. ммм… а ты не могла бы… можешь позвонить, когда он отрубится… Ладно… нет, не позднее одиннадцати… ммм… ну пока.

После «привет» Каско понял, что это Мома-Айша, и пытался знаками показать «передай привет», размахивая рукой перед носом Симпеля, показывая на себя пальцем и т. п., но Симпель не усек. Симпель немного поуспокоился после разговора с Мома-Айшей, не поминал больше КЕНДАЛЛА, а вместо этого чуточку позлословил о проходящих мимо, показал на лысеющего тридцатилетнего мужика, осветлившего добела те редкие волосенки, что у него еще оставались, и сказал: «Последние судороги»; искоса глянул на Каско и ухмыльнулся. Каско тоже ухмыльнулся. А потом Каско сказал: «Как говорил мой покойный дедушка, с волосами все так же, как и со всем прочим: радуйся, пока они у тебя есть». И ухмыльнулся снова. Они прошли мимо бабенки, которая сидела на земле, свесив голову между ног, и, по всей видимости, пребывала в такой позе не один год, и Симпель, изображая бесконечное восхищение, бросился перед ней на колени, развел руками и воскликнул: «ГЕРОИНА МОЯ!», а потом он снова ухмыльнулся и опять посмотрел на Каско. Настроение заметно улучшилось. Каско тоже повеселел, а через час они расстались. Позвонила Мома-Айша и сказала: «Нуу воот, Сиимпель, рибьёнак спить». В этот вечер КЕНДАЛЛ больше не поминали.

ПЯТНИЦА, 11 ДЕКАБРЯ, 12.00

(День проведения рабочего совещания)

Спидо набрался. Он так набрался, что у него волосы взмокли. Двенадцать часов. Дня. Своего рода инстинкт — и только Богу известно, какой — движет им, указывая, что делать. Это не так уж трудно. Задача состоит в том, чтобы переходить из одного места в другое, от одного бара к другому, если сказать по-простому. В одном баре, это из которого он идет, ему не дают воспользоваться телефоном. В другом, это куда он идет, дают. Вот и все дела. Один называется Паб Футбольных Фанатов, в просторечии Фаня, или еще ПФ. Другой, под названием Сан-Паулу, уже так давно известен под названием ‘сопля’, что владелец как-то уж давненько раскошелился на мерцающую красную, дугой изгибающуюся вывеску Сопля

замысловатыми неоновыми буквами в каждом из окон, выходящих на улицу. Сувенирные карточки, на которых изображены эти окна со скромно светящейся внизу надписью Сопля и с Сан-Паулу на стене выше окон расходятся совсем неплохо. Неоновая вывеска на окне справа уже такая древняя, что каждый раз, включившись, она начинает дребезжать. БЗЗЗЗ… БЗЗЗЗ… БЗЗЗЗ, и т. д. Клиентуре накакать на это дребезжание, а вот Спидо оно нравится. Его постоянное место как раз справа у окна. Наблюдая за жизнью города (правда, в этой части города — или этой части мира — жизнь какая-то вялотекущая, но тем не менее это тоже жизнь), под дребезжание БЗЗЗ… и красное мерцание, ощущаешь, как летит время, считает он. У Спидо в запасе навалом таких кичевых сентенций.

А вот как раз сейчас он ни о чем не думает. Инстинкт препроводил его в Сан-Паулу, к стойке, где Пиккинес протирает пепельницы. Дальше нужно как-то исхитриться выговорить «Пиво, Пиккинес, пожалуйста, запиши на счет ЕБУНТ, ну, ты знаешь», и при этом заговорщицки подмигнуть одним глазом. Но уже на словах «запиши на счет» все выходит боком. Спидо начинает подмаргивать слишком рано, делает это замедленно и некрасиво обоими глазами сразу, и это требует такой концентрации внимания, что он забывает о синтаксисе, да что там, он вообще забывает, чего хотел. Но и Пиккинес тоже не вчера родился и предлагает пол-литра пива за счет ЕБУНТ. Спидо смотрит на него, и веки делят зрачок и радужную оболочку глаз горизонтально пополам. Глаза у него блестят, вокруг глазниц проступил пот, хотя на улице холод собачий. Волосы розеточкой прилипли ко лбу. Подбородок у него тоже мокрый. Шея вся в красных пятнах.

— Иды садысь, Спыдо, я ко тибэ сам пыва принэсу, говорит Пиккинес.