Кока

Манлий, нагнувшись к уху приора, сообщил:

– Начальник, ты же знаешь – у нас мало досок и почти нет гвоздей, всё ушло на починку башенок. Может, их просто так, без возни: по башке – и в колодец?..

Приор мрачно рассматривал застывший жир на железном блюде из-под курицы. Заглянул в бокал, куда Манлий тотчас подлил вина. Потёр щёку. Пробормотал:

– В колодец… По башке… Да это же простое быдло, тягло!.. Их не резать, а работать заставлять надо! Не всё ли равно – крестятся они, сморкаются или пляшут в своих пещерах? Лишь бы покорно работали да подати платили! Это такие же варвары, как германцы, только со своими причудами. – Помолчал, разглядывая крестик. Покрутил шнурок на пальце. – Придумали кресты на шеях носить! Ну и что? Да пусть хоть раковины или камни носят, лишь бы не бунтовали и работали! По мне, так их вообще отпустить надо… Но тебе известен приказ легата – всех распинать, чтоб другим неповадно было. А приказ легата – это приказ им-пе-ра-то-ра, ни-ко-гда не о-ши-ба-ю-ще-го-ся! – по складам, желчно, громко проскандировал он, допивая вино и закусывая оливками.

Манлий долил в бокал и озабоченно ввернул:

– Да, не ко времени сейчас с легатом связываться… А ну донесут ему, что мы лазутчиков отпустили?.. Нет, отпускать нельзя!

– Ты прав. На кресты дерево найдёшь, а привязать просто верёвками, какая разница? Я завтра проверю! – погрозил приор.

– Исполню! – пообещал Манлий, хотел было идти, но вернулся к столу. – Ограды вокруг лагеря ставить? Люди очень устали.

– Не надо. Всё равно завтра дальше тащиться… И конца-краю не видно… Правильно наш легат говорит: лучше опоздать туда, где ждут, чем явиться вовремя туда, куда не приглашали!.. А с этими не тяни. На кресты их! Если к утру сами не умрут, заколешь. Чего без толку мучить?

– Может, сразу заколоть? – предложил Манлий, которому лень было затевать всю эту волокиту с досками и крестами.

Приор допил вино, швырнул крестик Луки на блюдо, где раньше лежала курица, а сейчас темнели кости и светился дрожащий жир. Вздохнул:

– Нет уж, пусть повисят. Сам же говорил, что стукачей полно… Пусть доложат легату, что мы рьяно исполняем его приказы… Да… Это раньше Рим любили, теперь же мы только каратели. А на крови ничего не стоит. Этому же их учитель учит? – Пьяно кивнул на пленников и заключил: – И правильно учит! Ты с ними по-хорошему, и они с тобой по-хорошему. А если ты по-плохому, то и они огрызаются… Не лучше всё тихо-мирно обделывать, добром, как старый цезарь? Ты вспомни: как нас встречали раньше? Еда, бабы, вино, игрища! А теперь? Трупы, гниль и падаль. Они там, наверху, спятили, что ли? Стариков и детей вешать – это дело? Но! Приказ есть приказ. И его надо исполнять! Не исполнять нельзя – за это суд! Нарушать закон и обходить его – разные вещи. А тут, в Иудее, мы отнюдь не желанные гости, а мародёры и каратели. И это уберите отсюда! – брезгливо кивнул он на мешок, калам и краски.

Манлий, собрав пожитки Луки, слушал излияния захмелевшего приора, пару раз нетерпеливо прошёлся по разрушенной синагоге и, наконец, не выдержав болтовни начальника, выглянул наружу:

– Эй, кто там! Силач! Анк! Берите этих и ведите к колодцу, а я за досками…

Два здоровяка ввалились внутрь. Анк, схватив за шиворот старика и мальчишку, поволок их наружу. Лука сам поплёлся следом, показывая покорность, чтобы не вязали рук за спиной. Долговязый Силач подтолкнул его ножнами:

– Иди!

Казнь

Их вели через село, превращённое в лагерь.

Солдаты рубили заборы на костры, чистили щиты, переобувались. Кое-где, не желая спать в разбитых домах, раскатывали палатки, стругали колья, вбивали их в землю, растягивали полотнища. Что-то подкручивали в камнемётнях. Кто-то переругивался из-за дежурства. Кто-то молча копался в мешке. Некоторые слонялись без дела. Кашевары ворошили огонь под треногами. Гремели миски. Кое-где уже сухо щёлкали кости, игроки спорили, с грохотом швыряя шлемы и матеря богов. Перетаптывались лошади в припасных повозках.

– Куда ведёшь ублюдков? – раздавались голоса. – Позови, когда готово будет!

– Как казнь смотреть, так все тут, а как помогать, так никого нету!.. – огрызался Силач, удерживая за шиворот еле идущего мальчишку.

“Неужели?..” – впервые подумалось Луке. Тоска пронзила душу, ошеломила и затопила мозг.

Их зашвырнули в хлев. Дверь заложили доской.

Это было коровье стойло, забитое навозом. Старик присел в углу на корточки, нахохлился. Мальчишка, потирая окровавленную шею, лёг на пол. Лука встал на колени возле него. Раны на шее неглубокие, но с большими занозами.

Вытаскивая занозы сильными пальцами и залепляя ранки землёй, смешанной со слюной, Лука тихо, не оборачиваясь, спросил старика:

– Что дальше?

– Казнят! – коротко бросил тот, понуро сплёвывая. – Везде много распятых… Весь народ против римлян. Шестерых гадов я сам убил. Из засады, когда ночью выходили по нужде. Ножом! В шею! А поймали, когда к брату пробирался…