Колдун для акул (СИ)

Этой милой особе в такой низко вырезанной кофточке лучше было бы не наклоняться вперёд, решил Алекс, иначе дело может закончиться не только беседой. И хорошо, если Элла безвредная болтушка, но вряд ли. Ей лет тридцать или чуть больше, и она не так глупа, как хочет казаться. Несмотря на невероятную болтливость в ней есть и ум и характер. Из вежливости он рассеянно слушал, временами реагируя междометиями, а сам думал о своём.

Отец… В жизни Алекса отца почти не наблюдалось. Особенно в последнее время.

Мама?

Однажды утром пятнадцать лет назад бывшая Нина Ромишева зашла в кабинет своего второго мужа (Фредерика Болинброка, за которого вышла после развода с Антонием), взяла револьвер, зарядила его и затем застрелилась. Приходящая домработница услышала выстрел из кладовой. Зная, что хозяин уехал и вернётся только к вечеру, она удивлённо заглянула в комнату и увидела хозяйку в луже крови на полу. В ужасе она позвала на помощь соседей, и, посоветовавшись, все решили, что сначала позвонят по телефону доктору из соседнего дома, и только после его прихода — в полицию, пусть доктор сам и звонит.

Для доктора это была нелёгкая задача. Он знал Фредерика много лет. Болинброк, а потом и Нина были его пациентами. Более счастливой пары, казалось, не найти, оба с нетерпением ожидали появления на свет ребёнка. Никаких осложнений не предвиделось. Самоубийство было лишенным смысла. И, однако, никто не сомневался, что это самоубийство: Нина оставила на конверте, который положила на стол, три слова: "Прости меня, любимый". Кроме того, револьвер хранился незаряженным, и Нина должна была его достать, зарядить и затем застрелиться. Смерть, к счастью, наступила, судя по всему, мгновенно. Полиция согласилась с мнением доктора.

Под эту историю Алекс и вырос, потому что воспитывался бабушкой, матерью Нины. Кроме того, отец, казалось, забывший о жене спустя пару лет после развода, несколько раз неожиданно и с горечью заговаривал о ней в присутствии сына, словно сомневаясь в чём-то. У сына была более длинная память, однако, повзрослев, он пошёл в люди и реже вспоминал о трагедии.

Сначала Алекс был заперт в училищах и гарнизонах. Уйдя полгода назад с военной службы, он сначала немного поосмотрелся, обвыкся с цивильной жизнью. Потом начал подыскивать работу. Нашлось место на частном аэродроме, что его вполне устраивало.

Ему и раньше нравилось копаться в моторах, а в стрелковых войсках, где пришлось служить рядовым и младшим офицером, он в этом деле набил руку. Не было для него лучшего занятия, чем лежать в засаленном к концу дня комбинезоне под днищем какой-нибудь таратайки, грузовика или генеральского лимузина. Какое удовольствие откручивать ключом заржавевшие или эмалированные гайки-болты. И вокруг изумительно пахло смазкой. А для полного кайфа, чтоб кто-нибудь из механиков пробовал запустить двигатель, другие же позвякивали инструментами и насвистывали песенку о детке, у которой есть славная штучка. И плевать он хотел, что вокруг антисанитарная вонь и грязь, как всегда зудила Гризельда. Алекс даже бесштанным малышом измазывался не яичным желтком, манной кашей или грязью из лужи, а играя какой-нибудь банкой из-под машинного масла.

Владелец аэродрома был добродушный и веселый. Он сразу увидел, что Алекс — работник толковый. Сам он ничего в моторах и железе не соображал, поэтому свалил на механика все ремонтные работы. Лучшего и не найти! Алекс поселился в его доме возле аэродрома, минутах в десяти ходьбы. Нет смысла тратить полдня на дорогу туда и обратно. К тому же удобно, когда работа близко и механик, так сказать, всегда под рукой.

Хорошие люди были владелец и его семья. Муж куда больше, чем самолётами, увлекался небольшим садиком. Жена возилась по хозяйству и занималась готовкой. Питался Алекс с ними — завтрак и ужин, непременно хотя бы одно горячее блюдо. А так как он был единственным жильцом, то и обращались с ним как с членом семьи. Дочка строила глазки и обязательно задевала упругим телом, подавая на стол. Но он при всех своих симпатиях к хозяевам в их тёплую компанию вливаться не собирался, а подонком сроду не был, потому явные авансы оставлял без последствий.

Что ценил Алекс, так это уют. Для него главное было, чтобы всё шло по заведенному порядку. Полдня от души повкалывать, а после работы посидеть с газетой, покурить, поймать по радио музыку, посмотреть дурацкий сериал или что-нибудь в этом роде. И не позже десяти отправиться на боковую. За женским полом он особо не приударял, даже в армии. А бывал в таких местах, где двенадцатилетних девочек покупали за мелкую монету. Может, потому и не приударял?

В местах… Тут же всплыли мысли о казавшемся единственно возможным мире с двойным дном, в котором он до сих пор жил, ни о чём не подозревая. Нет, он пока ещё не готов переварить открывшиеся горизонты и перспективы!

— Очень трагично. Я вам соболезную.

Алекс очнулся.