Колдун со Змеева моря

Те, кто мог видеть больше, чем просто глазами, замечали вещи похуже. Старый саамский шаман, поднимавшийся в гору туманным холодным утром, то и дело отводил взгляд от неровных темно-багровых кругов на камнях. Лишайники или пятна засохшей крови? А там что белеет во мху – сухие, лишенные коры ветки или пожелтевшие ребра? Глянешь под ноги, переходя через ручей – а там черепа глядят черными провалами сквозь прозрачную ледяную воду… Человеческие останки повсюду, куда ни глянь. Казалось, много десятков лет назад на этой горе произошла жестокая битва. Старый шаман лишь вздохнул, не замедляя шагов. Он знал, битва здесь никогда и не прекращается. Полвека назад его самого наставник привел сюда и оставил вершить бой в одиночку. И вот теперь он возвращался за учеником, которого привел, когда настало его время.

Старику вспомнилось, как духи указали ему мальчика, способного стать преемником его силы. В большом стойбище на берегу Змеева моря сыну вождя начали сниться жуткие сны. Ночь за ночью отрок метался и кричал во сне, а проснуться не мог. Отец, испугавшись, что сыном овладели злые духи, позвал старого нойду, одинокого живущего по соседству. Тот посидел ночь рядом с мальчишкой, послушал его бред… и забрал его с собой. Никто в роду не посмел возразить. Если духи кого-то выбрали – спорить бесполезно.

Ученик сперва злился на свою судьбу. Он-то мечтал стать вождем и охотником, как отец, а тут – живи с грязным стариком в убогой веже в диком, безлюдном месте, где, кроме зверей и духов, и словом не с кем перекинуться.

«Это хорошо, что ты злишься, – говаривал бывало старый нойда. – Духи любят пламя души и скорее слетятся на него…»

«А отец учил меня, что не показывать злость – достойно мужчины», – с вызовом отвечал ученик.

«И это тоже хорошо. Если ты владеешь своим пламенем, ты сможешь призвать духов и отогнать их, и они не унесут душу навсегда…»

«Я думал, что буду заботиться о своем народе, чтобы все были сыты и благополучны, – ворчал мальчишка. – А вместо этого пытаюсь тут заклинать духов…»

«Вождь заботится о теле племени, а шаман – о душе, – отвечал наставник. – Душа ведь тоже может заболеть и умереть. Да и что похуже может случиться. Тело возвращается в землю, душа идет дальше…»

Старик глядел, как внимательно слушает мальчик, и думал про себя: «А то, что ты умен и любопытен – это совсем хорошо! Однако последнее слово все равно скажут духи…»

* * *

Обходя валуны, петляя среди оголённых мёртвых стволов, старик выбрался на вершину и остановился, тяжело дыша и вытирая лоб. Он оглянулся и у него дух перехватило от раскинувшихся до края неба темных просторов с серебряными пятнами лесных озер. Он поднялся выше тумана, и теперь над ним ползли облака, сплошным потоком через все небо. Кроме свиста ветра и шелеста леса, других звуков тут не было. И птицы здесь не пели, избегая горы, где совершалось превращение. Успокоив дыхание, старик повернулся к горе и поглядел на скопление валунов впереди. До него оставалось совсем немного.

Старик вспомнил, как три дня назад они с учеником дошли до этого самого места. Всю дорогу они обсуждали то, что ему предстоит, но вопросы у мальчика все не кончались.

«Ты говоришь, шаманы, которые не были разорваны – всего лишь знахари, не уважаемые ни людьми, ни Богами, – говорил ученик. – Духи не придут к ним и не станут слушать их, и по трём мирам им никогда не ходить. Но скажи мне вот что, учитель. Боги, владыки трех миров, неизмеримо сильнее любого из смертных. Не обратится ли такой шаман в их безвольное орудие, а то и в пищу? Помнишь, ты рассказывал мне забавную историю про молодого нойду и духа древнего медведя? «Ну вот, ты меня звал – я пришел! И что, тебя это порадовало?»

«И такое бывает, – усмехаясь, говорил старик. – А бывает, что сильный шаман, зайдя чересчур далеко, теряет человеческую сущность… Но ты мне сам ответь: что плохого в том, чтобы всецело предаться богу или могучему духу? Он будет защищать тебя, давать силу и знания…»

«Я такого не хочу», – твердо отвечал ученик.

«Боги и предки велики, а ты всего лишь смертный. Без покорности долго не проживешь».

«Как бы великий дух ни был щедр, он будет моим хозяином, а я его рабом. Я сын вождя, я ничьим рабом не буду».

Старик промолчал, а про себя подумал: «Ох и трудно тебе будет, олененок, больно будет тебе жить…» И на миг пожалел, что взял себе этого ученика и так долго его наставлял, – а он, вероятнее всего, скоро погибнет…

* * *

…Выше маленьких корявых сосен и ползучих берез, выше можжевельника и вереска, в окружении серых скал, лежала плоская каменная плита, разукрашенная белыми и красными пятнами лишайников. На ней, выпрямив спину и поджав под себя ноги, сидел подросток-саами пятнадцати лет. Очень худой, жилистый, костлявый. Длинные слипшиеся волосы – в клочьях мха. Светлые как лед глаза смотрят перед собой, или в себя, или вообще не смотрят, а только отражают бледное, восходящее в тумане солнце.