Колдуны и министры

Люди осведомленные знали, что государь предлагал Нану две печати – круглую и квадратную, государственную и дворцовую, – иначе говоря, хотел отдать ему и должность первого министра, и должность главного управителя Дворца, нарушая незыблемое правило разделения и взаимного доносительства. Но Нан напрочь отказался, заявив, что господин Мнадес, главный управитель дворца, его друг и учитель, и что того, кто предает друзей, бесы серебряными крючьями уволокут в ад.

На следующий день в городе был праздник. В первый раз за сто лет государь вышел на площадь к народу, и в присутствии государя огласили манифест:

«Страна горит от распада и смуты. Зубы бедняков почернели от корней лотоса, души чиновников почернели от жадности. Как устроить порядок в государстве? Как сделать так, чтобы человек с печатью не мог взять у крестьянина даже яйца, не заплатив за взятое? Как сделать так, чтобы чиновник мог без препятствий думать об общей пользе, а простолюдин мог без препятствий думать о собственной выгоде? Почтительнейше прошу подавать доклады».

После этого началось веселье; по улицам побежали плясуны, ряженные богами и демонами. Везде разбрасывали деньги и билетики государственной лотереи и раздавали просяные пироги, круглые, как небо, и рисовые пироги, квадратные, как земля.

Вот горшечник Нох получил рисовый пирог и кружку пальмового вина и сел на площади под большую катальпу, вместе с другими, стоявшими в той же очереди. Вино и пирог были самого отличного качества, и один из соседей Ноха сказал:

– Хорошо бы министров сменяли почаще; глядишь, на одних пирогах отъедимся. Интересно, когда этого Нана сменят, пирог будет такой же хороший, как сейчас, или такой же плохой, как после казни Руша?

– А по-моему, – высказался Нох, – в манифесте сказали неправду. Дело не в том, что в стране много горя, а в том, что этот Ишнайя навел на государя порчу.

Тут они стали выяснять, кто из них стоял ближе к государеву помосту и какой был рисунок на сапожках государя и на жезле в его руках, потому что все они видели государя впервые.

А один из собравшихся, крестьянин, пригнавший в столицу скот на продажу, подпер пальцем губу и сказал:

– Нехорошо получается!

– Что нехорошо?

– Вот я позавчера пригнал на рынок баранов, и двадцать из ста забрали «на государев стол». И в деревне каждый раз, когда приходит мытарь, мы платим – «на государев дом», «на государеву одежду». И вот, отдаю баранов, а сам думаю: «Какой огромный, однако, у нас государь! Обычному человеку на обед хватит бараньей ножки, а нашему государю мало двух десятков баранов. Немудрено, думаю, что по слову того, кто съедает зараз двадцать баранов, размножаются птицы и цветут злаки. Большое счастье быть под таким государем». А сегодня я пришел – гляжу, государь такого же роста, как я, а если раздеть, так и пониже будет. Как же он съест двадцать баранов?

– Ах ты деревенская чушка, – наставительно сказал Нох, – государь может принимать любое обличье: и кролика, и дракона, и тысячехвостого змея. Он к тебе, чтобы не пугать, вышел в человеческой личине, а ты проявляешь непочтительность!

Много, много было в те дни чудес, предвещающих благоприятное развитие событий! В государевом парке нашли на дорожке кучку опалов от животного «небесный огонек», которое во время доброго правления испражняется драгоценными камнями, а во время злого правления испражняется дерьмом; в Западной Реке видели купающегося кита счастья. А знаменитый вор Свиной Глазок, колдун и чернокнижник, ограбив усадьбу Таута-Лаковарки, напустил на нее из рукава огненного дракона Варайорта, чтобы богачам вроде Таута было неповадно грабить нарол; об этом случае тут же сложили пьесу, и в пьесе говорилось, что то был не огненный Варайорт, а опал, оставшийся от животного «небесный огонек».

* * *

По возвращении из города государь Варназд велел привести бывшего министра. Тот был очень жалок. Государь спросил его, на что он рассчитывал, крикнув слугам убить пленников. Ишнайя ответил:

– Я подумал, что если упасть на колени, я смогу еще вымолить себе жизнь, но жизнь моего сына уже ничто не спасет. А если убить государя, то в наступившей суматохе и с помошью верных друзей можно добиться многого! Во всем, Ваша Вечность, виноват злой умысел богов, которые высоких из зависти повергают в пыль, а низких – возвышают!

Государь Варназд засмеялся и сказал:

– Что ж! Я главный бог ойкумены и исполню любую твою просьбу, если пожелаю.

– Простите меня, – сказал Ишнайя.

– Нет.

– Тогда – оставьте жизнь.

– Нет.

Ишнайя побледнел; Нан велел охранять его строже, чем священную мышь перед гаданьем. Он не знал, что случилось на острове после бегства императора, хотя был человек умный и поэтому догадывался о многом, что предшествовало ему.

– Государь, – сказал бывший первый министр, – вы действительно бог. Только боги властны над жизнью и смертью. Сыну моему лишь семнадцать. Он еще образумится. Он очень хорошо рисует: пощадите его! Это я виновен в том, что не успел его воспитать.

Император повернулся и ушел.