Родные бойцов, погибших при исполнении, на три дня освобождаются от всех работ и получают материальную компенсацию в течение месяца.
Голова страшно болела. Николай сделал усилие и попытался утихомирить толчки боли в затылке. Сосредоточившись, он как бы погасил основные толчки боли, и она затихла, спрятавшись в затылке, лишь пульсировала где-то на границе сознания. Не открывая глаз, он прислушался, потом сквозь полуприкрытые ресницы осторожно осмотрелся – он лежал на грязном полу в каком-то строении. Рядом были грубо сколоченные нары, покрытые каким-то тряпьём. За пыльными, засаленными стёклами оконца виднелись какие-то фигуры, они резко и громко разговаривали не по-русски, перемежая речь русской-таки бранью.
Николай открыл глаза и осмотрелся уже внимательнее – комната была пуста. Он пошевелил руками – они совсем онемели.
Он пошевелился и стал медленно, скрипя зубами и суставами, передвигать связанные руки, заводя их к ногам, потом просунул ноги в кольцо рук и вот – руки были впереди. Николай завёл их за спину и вытянул нож из ножен. Поднёс его ко рту, взял в зубы рукоятку и стал пилить верёвку, стянувшую запястья. Верёвка, наконец, лопнула и он чуть не завопил от боли, когда кровь прилила к посиневшим кистям рук. Он, сжав зубы, тщательно разминал руки, пока они не стали чувствовать и не смогли держать нож. Он сунул нож сзади за пояс, подобрал верёвки, намотал их снова на руки и, зажав в ладонях, изобразил, что он связан и в отключке. Теперь нужно было только ждать.
Жаркий спор за окном закончился и в домишко вошли два человека. Один постарше, с жёстким, неприятным лицом и второй, помоложе, с курчавыми, чёрными волосами и яркими, васильково-синими глазами. Старший подошёл к «связанному» Николаю, навис над ним и сказал что-то на непонятном языке:
– Кэлев, зэвэль шель бэн адам! – потом он пнул пленника пару раз с ожесточением и злобой, видимо, чтобы тот очнулся. Наклонившись к Николаю, изобразившему трудное пробуждение, он, ломая язык, сказал:
– Ти, сукин син, кто такой билят!? Русский свинья! Бэн зона! Откуда взялся, сука? – он ещё раз пнул Николая и тот глухо застонал. Синеглазый сделал останавливающий жест и о чём-то бурно заговорил со старшим, явно предлагая помягче обойтись с пленником. Тот резко оборвал молодого и продолжил:
– Рассказвай, откуда ви пришли и сколько!
Николай подумал, и сказал:
– Предлагаю вам сейчас же отпустить меня во избежание больших неприятностей для вас. Не отпустите – будете мертвы в ближайшие часы. Время пошло.
Мужчины опять бурно заговорили на каком-то неизвестном языке и старший сказал:
– Ти, сука, мне будешь диктовать условий? Ти умрёшь сейчас! Типэш! – он опять пнул Николая, попав как раз в больное, уже зашибленное место, что привело Атамана в ярость. Внешне на его сухом, угрюмом лице это никак не отразилось, он только сильнее напрягся и сжал зубы. Старший достал большой пистолет типа беретты и приставил к голове Николая:
– Говори, откуда пришли и что хочешь тут делать все вы! И умрёшь без проблем!
Николаю всё это уже надоело. В конце концов, так можно и пулю в башку схлопотать от неадеквата. Он нащупал рукоять ножа рукой и, резко раздвинув руки, разорвал видимость верёвки, почти незаметным движением воткнул нож в горло наклонившемуся к нему старшему, одновременно отбив его руку с пистолетом. Затем сделал нырок вперёд ко второму, сбил его плечом с ног и, навалившись, приставил ему нож к горлу – ему требовался заложник, так как из тюрьмы надо было как-то выходить. Прибить он его всегда успеет…
Тот вёл себя на удивление спокойно, только замер и скосил глаза на нож:
– Прошу вас не делать поспешных выводов! Я на вашей стороне, я говорил Амосу, что надо провести переговоры, а не набрасываться на неизвестных людей. У него, похоже, крыша съехала после катастрофы, кроме войны ничего не признаёт, совсем спятил. Если вы уберёте нож от моей шеи, я обещаю никаких агрессивных действий с моей стороны не будет… Пожалуйста.