Колибри

Я люблю, как он произносит моё имя. Али–ссс–а. Растягивая букву «С».

– Я соскучился.

– Я тоже, – моя улыбка растянулась до невозможности.

– Люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – ответила я, продолжая улыбаться.

Но интонации выдали меня с потрохами. Моё «люблю» всегда звучит обыденно. Так, как звучало бы «Налей мне кофе». Или «Принеси туалетную бумагу». Мама обеспокоенно посмотрела на меня, потом забрала мою кружку и ушла на кухню. Я положила трубку и бросила мобильник на диван, вытянув ноги и положив голову на подголовник.

Ну да, я не люблю его. Но это не значит, что я не уважаю и не ценю его. К тому же, для счастливого брака, не обязательно безумно и очертя голову любить друг друга. Семья держится на других вещах. Я пыталась убедить себя в этом весь этот год, но маму не обманешь. Она всё поняла, хотя и промолчала.

– Мам, – крикнула я, – Я пойду, прилягу.

– Хорошо, – спокойно ответила она, появляясь в кухонной арке.

Я встала с дивана, вздохнула, и пошла в спальню. На кровати лежал мой ноутбук с открытой страничкой ВКонтакте, на которой я обычно слушала музыку. Забравшись на семейное ложе, я поставила лэптоп на колени, и набрала в строке статуса: «Женева, жди! Скоро буду». Зайдя в свои видеозаписи, я надела большие голубые стереонаушники Beats на голову и включила ролик, который пересматривала снова и снова последние пять месяцев:

Ночь. Шёпот. Сонный город.

Окна настежь. Лунный обломок.

Дым. Кофе. Горечь в горле.

Любовь. Тоска. Сердце с кровью.

Звонки. Слёзы. Шипы. Розы.

Песок. Часы. Мечты. Звёзды.

Земля. Воздух. Люди. Вечность.

Я. Ты. И знак бесконечность...

 

Никита стоит на сцене в рубашке и светло–синих брюках, читая текст песни Ивана Дорна. Мы услышали её на концерте, и с тех пор она стала нашей личной, персональной, интимной. Я выхожу к нему, держа в руках микрофон, в белоснежном платье в греческом стиле, которое шуршит по полу. Никита продолжает петь, смотря в мои глаза:

Боже, что же ты наделала...

Страданием несбыточной мечты дышу.

И в целом мире без тебя мне тесно так...

Не отпускай ладонь мою, прошу!

Боже, что же ты наделала...

Теперь и я не я, и ты не ты.

Дома ансамблем острых спиц проткнули небо...

Прошу тебя не уходи...

 

Следующий отрывок мы поём вместе, в унисон, обнимая друг друга за плечи и танцуя в медленном танце:

Не прогоняй меня

Мне некуда идти

Не прогоняй меня, прошу

Ведь я совсем один.

Не отпускай меня

Не дай мне сжечь мосты

Пока горит огонь в груди, он мне не даст остыть.

 

Песня заканчивается, раздаются аплодисменты. Камера ловит лицо моей матери, по которому льются слёзы. Потом оператор снова наводит на нас объектив, мы целуемся. Это наш день. Мы счастливы.

Вытерев щёки, я закрыла ноутбук и поставила его на ночной столик. Посмотрев на собранную дорожную сумку из чёрной крокодиловой кожи, я прикинула, всё ли я собрала в поездку. Решив, что всё, я залезла под одеяло прямо в одежде и провалилась в сон, так и не распаковав чемоданы матери.

ГЛАВА 27

– Lentoasemalla[4], – сказала я таксисту, устроившись на заднем сидении машины.

Он кивнул, широко улыбаясь как все финны, и тронулся с места.

Я включила музыку, чтобы как–то убить двадцать минут дороги. Что играло в наушниках, если честно, не помню, потому что я думала о том, как пережить этот полёт.

Я очень боюсь летать. В общей сложности сегодня мне придётся провести целых три часа в небе. От этой мысли мне дурно, но выбора у меня нет. Конечно, я могла бы приехать в Таллинн, и сесть оттуда на автобус до Швейцарии, но от одной мысли, что я окажусь в этом городе, меня тошнило. Встретив полгода назад Сашу в пробке, я готова была наложить на себя руки. Опасаясь подобной встречи ещё раз, я не приезжала после свадьбы в Эстонию даже к матери. Она всё понимает.

Увидев в окне очертания аэропорта, я выключила музыку и убрала телефон с наушниками в сумочку–мессенджер, которая сменила мой рюкзак несколько месяцев назад. К ней я привыкала долго, несмотря на то, что она удобно свисала через плечо. Мой чёрный старичок, сшитый из кусочков кожи, служил мне верой и правдой с самой школы, но, увы, ничто не вечно. Достав кошелёк, я вытащила двадцатку и протянула её водителю, когда он остановился у центрального входа в аэропорт. Он забрал деньги, любезно помог мне с моей сумкой и уехал по своим таксистским делам. А я осталась у входа, собирая остатки воли в кулак.