Колючее счастье (СИ)

— Неужели какая-то грёбаная учёба стоила…

— Не стоила, — перебил он Женьку. — И десятой части не стоила. Но тогда я этого не понимал. Я — мудак, ты права. И я виноват. Прости меня, Колючка… Я многое бы отдал, чтобы поступить тем летом по-другому… Но сделанного не вернёшь.

— Теперь-то какая разница? Прощу, не прощу…

— Поверь, разница есть.

— Но почему ты говоришь об этом только сейчас?

— Наверное, потому что я не только мудак, но ещё и трус. Боялся. Боялся снова причинить тебе боль. Думал, что со временем станет легче. Ошибся. Не стало.

— Страх — это эмоция, трусость — линия поведения, — Женя зябко поёжилась, кутаясь в свой пуховик. — Не помню, чьи это слова, но подмечено верно, не находишь?

Святослав лишь усмехнулся с горечью:

— Вот и поговорили…

— Ладно, забыли. Подумаешь, трагедия…

— Ну для кого как.

— Нет смысла в этих пустых разговорах. Поздно, Светик. Слишком много времени прошло, слишком много всего произошло. Да и ничего смертельного не случилось. Пережила тогда, а сейчас и подавно переживу. Пошли спать. Это был очень долгий день, и я хочу, чтобы он наконец закончился.

Женя нервным щелчком отправила ещё тлеющую сигарету куда-то в снег, тут же мысленно отругав себя за это. И оторвалась от стены, направляясь к входной двери, но Святослав не дал ей пройти мимо — схватив за локоть, внезапно притянул к себе. Первым её порывом было высвободиться, но Слава держал крепко, и пресёк слабую попытку.

— Тихо, Колючка. Тихо…

И Женька обмякла. Ткнулась лицом в его плечо, закрыла глаза, вдыхая еле уловимый аромат парфюма, сигаретного дыма, холодной зимней свежести и чего-то ещё, почти забытого, но такого родного и притягательного. Слава обнял её крепче, повернув голову зарылся в волосы, снова и снова выдыхая своё еле слышное «прости, Колючка». Он поцеловал её в висок, перебирая пальцами одной руки прядки на затылке, пока другая опустилась на талию и прижала её ещё сильнее. Женя, перестав сопротивляться, положила начавшие замерзать руки на грудь Святослава в распахнутой куртке, сквозь тонкую ткань джемпера ощутила тепло его тела и биение сердца, и притихла, обезоруженная, обескураженная… Что-то иррациональное происходило здесь и сейчас, что-то неправильное и очень-очень верное, что-то пугающее и настолько же желанное. Разум кричал, вопил, но тело… каждая его клеточка, казалось, стремилась к мужчине, который так бережно сейчас обнимал её. Деликатно, почти по-братски. Почти…

Сколько они так простояли? Минуту, час, год? Время застыло. Мир перестал существовать. Было только тепло, его тепло, к которому Женя припала, как жаждущий к источнику, которым не могла насытиться. И вдруг стало плевать на старые обиды, на все обвинения… на все доводы разума, все за и против. Она просто безвольно отдалась моменту, впитывая ощущения, что он ей подарил.

Да, чёрт возьми, её тянуло к этому мужчине! Всегда. Даже тогда, когда его годами не было рядом, и когда рядом были другие. Где-то в глубине души всё это время жили чувства, так и не угасшие, несмотря на время, расстояние и поступки. Тлели угольками, иногда согревая, но чаще больно обжигая…

Но… всегда было, есть и будет слишком много «но». И эти безобидные, казалось бы, объятия, эта маленькая слабость, которую она себе сейчас позволила, были максимумом. Евгения осознавала, что вряд ли пойдёт на сохранение каких-либо отношений со Славой, на продолжение общения… Видеть его, улыбаться, пытаться изображать дружбу, когда душа выворачивается наизнанку от того, что он принадлежит другой, — нет, не такого будущего она себе желает! И эти объятия, эта минутная слабость… Как глоток воздуха перед смертью, тот самый, которым не надышишься. Она просто на время окунулась с головой в ощущения, которые он ей подарил, наслаждаясь, запоминая, не в силах прервать их контакт, оторваться.

Но оторваться надо было. Пришлось. Иначе просто было нельзя. Высвободившись, Женя не позволила себе даже на миг взглянуть в глаза Святославу, боясь без остатка выдать себя, боясь увидеть в них то, чего видеть не желала. Она отвернулась и порывисто заскочила в дом, на ходу сбросила обувь и поспешила укрыться в своей комнате, за тонкими перегородками стен, дающих хотя бы иллюзию защиты от разрушительного присутствия этого человека в её жизни. И уже спрятавшись за закрытой дверью, прислонилась к ней спиной, выдохнула и зажмурилась, прогоняя воспоминания, нахлынувшее наваждение и непрошенные злые слёзы.

Оставалось пережить один день… И зачем она только согласилась поехать в этот чёртов магазин? Теперь придётся идти к Кедровым… Иначе можно было наплевать на всё и уехать сразу же, этим же утром, ещё до того, как братец и его кукла проснутся и спустятся вниз. Чтобы не встречаться с ним, чтобы снова не изображать дружелюбную нейтральность, зная, что сам Святослав видит её насквозь, чувствует каждый грамм фальши. И при этом продолжает притворяться сам, сдувая пылинки со своей невесты. Что за театр абсурда?! Зачем эта игра?