Рывок, и руки Святослава притянули Женю к себе, а губы впились в её губы. Требовательно, жадно, напористо. Он больше не мог сопротивляться, тем более так — когда нахалка внезапно, когда он совсем не ждал её, появилась среди ночи на пороге общей ванной и устроила свою неожиданную провокацию с рассматриванием его татуировки. Не хотел думать о будущем, о путах, что связывали его по рукам и ногам. В данный момент он хотел жить настоящим, он хотел взять то, что сейчас ему было необходимо, как ничто другое в мире. Он не в состоянии был оторваться от её гибкого тела, от горящей под его ладонями нежной кожи, от дарящих до боли острое наслаждение губ.
Он хотел её. Хотел любить её. Вопреки обещаниям, вопреки обстоятельствам, вопреки здравому смыслу. И любил.
Подхватив Женьку, Святослав развернулся и посадил её на небольшой комод, имеющийся в ванной, нервно, порывисто, не давая себе опомниться, потянул за пояс и распахнул её короткий халат, спуская его с плеч, задрал обнаружившуюся под халатом микроскопическую маечку, видимо, служившую девушке для сна, обнажая грудь и припадая к ней губами.
Женя, ошарашенная своим неожиданным поступком, опьянённая до полуобморочного состояния происходящим, ещё не до конца понимая, что с ними творится, без остатка отдалась бешеным эмоциям, накрывшим её с головой. Выгнулась навстречу настойчивым губам Славы, обхватила ногами его торс, зарылась руками в волосы, притягивая его ещё ближе.
Не прошло и минуты, как полотенце с бёдер Святослава полетело на пол, а за ним отправились и кружевные трусики Женьки, и их обоих закрутило в горячем вихре запретной, но оттого ещё более желанной близости. Сливаясь в единое целое, проникая друг в друга, не отрываясь ни на секунду, они отрешились от реального мира, унеслись куда-то далеко, где не было места обидам и обязательствам, где было только их единение, и всё остальное теряло смысл. Не произнося ни слова, разговаривая затуманенными взглядами, прикосновениями рук, обжигающими ласками губ, они просили прощения и прощали, они заново признавались друг другу, заново доверялись, обоюдно желая только одного — чтобы этот момент не кончался, чтобы он длился вечность.
Но реальность никогда не отличалась тактичностью. Она стала ледяным душем. Подкралась незаметно и разрушила до самого основания то, что, казалось, только что было возрождено из пепла.
Реальность, резанув по оголённым нервам робким стуком в дверь, едва их близость достигла своего взрывного пика, вырвала из грёз, жёстко, резко, выбив воздух из лёгких и не давая вдохнуть его снова, вернула их обоих на землю.
— Слава, ты здесь? — послышался приглушённый голос со стороны коридора.
Святослав напрягся, натянулся как струна. Застыл словно в судороге, тяжело дыша, не в силах повернуть всё вспять, что-то изменить или предотвратить.
А Женя ждала. Ждала реакции, напряжённо глядя в глаза мужчины, который ещё мгновение назад принадлежал только ей одной. А сейчас утекал, словно песок сквозь пальцы…
— Прости, — одними губами произнёс он, отстраняясь. И, повернув голову, уже громче: — Да, сейчас, скоро выхожу. Что-то случилось, Лиз? Всё в порядке?
В его хриплом голосе, почти сорвавшемся, чувствовалось что-то до боли неуместное здесь и сейчас. Обеспокоенность? Забота?
Женя закрыла глаза, разом обмякнув, моментально утратив все силы и надежды на иное разрешение их истории. Она отстранилась, пытаясь прикрыться полами распахнутого халата, и снова возвести стену холодного равнодушия. Не получалось… В носу защипало, глаза предательски наполнились влагой…
Она не могла взять в толк — как? Как такое вообще возможно?! Как можно после всего, что было здесь и сейчас между ними, после этого взаимного соприкосновения обнажённых душ, вот так просто, взять и…
— Лиза? — снова окликнул Слава, не получив ответа и явно начиная нервничать.
— Всё нормально, — на грани слышимости донеслось из-за двери.
— Иди в комнату, — резко, почти грубо. — Я сейчас.
Святослав стал наскоро приводить себя в порядок, поднял с пола полотенце, повернул кран над раковиной и плеснул себе в лицо холодной водой. Он, тяжело дыша, опёрся ладонями о край раковины, уставился на своё искажённое напряжённой гримасой лицо в зеркале.
А Женя никак не могла поверить в этот сюр, творящийся вокруг. В абсурдность ситуации.
Наткнувшись в отражении на потрясённый взгляд влажных глаз Евгении, Слава на секунду застыл в растерянности. Он повернулся и хотел подойти ближе, пытаясь что-то сказать, объяснить, но нарвался лишь на останавливающий жест рукой и пришедшее на смену смятению во взгляде адское пламя ненависти:
— Не подходи, — чуть слышно процедила она.
— Женя… я… — он запнулся, загнанный в угол, не зная, что говорить, какие подобрать слова. — Знаю, звучит банально, убого, но я могу объяснить. Поверь. Просто поверь мне! Я сейчас не могу по-другому… Я должен… Я… Дай мне немного времени, я всё улажу, я действительно всё объясню…
— Иди. К своей. Невесте, — чётко, почти по слогам произнесла Евгения. — Если она не круглая дура, то уже собирает вещички. Может, сможешь хотя бы ей… объяснить.