Коллапс. Гибель Советского Союза

Но именно в этот момент события в Москве стали развиваться по непредвиденному сценарию. Осознание того, что Ельцин жив, находится на свободе и бросил путчу вызов, мобилизовало десятки тысяч москвичей и жителей других городов на сопротивление чрезвычайному положению. Пелена страха спала. К вечеру люди стали спонтанно, по собственной воле, собираться у Белого дома. Толпа быстро выросла из нескольких сотен до нескольких тысяч. Люди скандировали лозунги в поддержку Ельцина и требовали от военных покинуть город. Начали возводить первые баррикады. Дочь Елены Боннэр Татьяна пришла домой и попросила мать дать ей ключи от автомобиля. Боннэр решила, что ее машина пойдет на строительство баррикад. «Нет, — ответила Татьяна, — это надо возить противогазы». Ее друзья опасались, что для штурма здания войска могут использовать слезоточивый газ[1006].

Британский посол Родрик Брейтвейт был в отпуске и находился в Вологде. Узнав о случившемся, он ближайшим же самолетом вылетел в Москву. В первом телексе в лондонский Форин-офис он писал, что переворот носит «странно нерешительный, даже джентльменский характер». Захватившие власть «бароны», по его словам, очевидно, не хотят восстановления коммунизма, вопреки утверждениям западной прессы и российских демократов. Вместо ареста Ельцина лидеры заговора ведут себя по отношению к нему, как «родители, пытающиеся урезонить расшалившегося ребенка»[1007]

. Американский поверенный в делах Джим Коллинз и все посольство США оказались также захвачены врасплох. Дипломаты так давно слышали всевозможные слухи о перевороте, что стали относиться к ним, как герои известной басни к крикам «Волки! Волки!». В телеграмме в Госдеп Коллинз суммировал наблюдения сотрудников, опросивших свои контакты и простых москвичей. Переворот, писал он, выглядит довольно странно — заговорщики позволили Ельцину стать лидером сопротивления. Коллинз также сообщил, что Ельцин звонил Янаеву и жаловался на невозможность добраться до своего кремлевского кабинета, на что Янаев вроде бы ответил, что машине Ельцина будет позволено въехать в Кремль. Коллинз рекомендовал администрации «дистанцироваться от путчистов — словами и делами»[1008].

Американское посольство также сообщало о поразительной активности Анатолия Собчака в Ленинграде. Мэр сплотил под своим руководством весь Ленсовет. Он провел переговоры с командующим военным округом и убедил его удержаться от ввода войск в город. Рабочих Кировского завода он призвал на следующий день собраться на массовый митинг против организовавших «путч» «преступников»[1009]

. На самом деле ситуация во втором городе страны была куда более неопределенной, чем казалось западным дипломатам. Городская партийная организация, местный КГБ и командующий Ленинградским военным округом Виктор Самсонов ждали инструкций из Москвы. Взамен они получали противоречивые сигналы[1010]. В числе первых осознавших, что хунта не знает, что делать, были офицеры ленинградского КГБ. Личным помощником Собчака в то время был подполковник КГБ Владимир Путин. Ранее Путин своими глазами наблюдал крах ГДР. 19 августа он сказал своему шефу, что работать одновременно на две стороны не может, и свой выбор он сделал: «Я работаю с вами». Сказал, что подаст в КГБ рапорт об отставке. «Хорошо, — ответил Собчак, — так и делайте, я позвоню Крючкову». Путин был удивлен: «Я думал, Крючков пошлет его подальше». Крючков, однако, выслушал Собчака, и рапорт Путина был подписан в течение двух-трех дней[1011]

.

«БУДЬТЕ С НАМИ!»

Галина Старовойтова, советник Ельцина по вопросам межнациональных отношений, 19 августа была в Лондоне. В Британию она приехала по приглашению английского издательства писать книгу о «русской революции». Вместо возвращения в Москву, где ее мог ждать арест, она решила воспользоваться своими многочисленными дружескими контактами в среде работающих на «Радио Свобода», Русской службе Би-би-си и «Голосе Америки» эмигрантов-диссидентов, чтобы с их помощью донести до соотечественников призыв сопротивляться хунте. В эфире Старовойтова говорила, что заговорщики проиграют точно так же, как проиграли сторонники жесткой линии в Литве в январе 1991 года[1012]. До путча Старовойтова выступала за отставку Горбачева. Теперь ее позиция изменилась. В ее понимании Горбачев превратился из лидера-неудачника в мощный символ законности и конституционности. Моральный долг Запада, утверждала она, состоит в том, чтобы помочь Горбачеву вернуться в Москву. Первую осторожную реакцию западных лидеров на путч она сравнила с политикой соглашательства с Гитлером и Сталиным[1013].