Коллапс. Гибель Советского Союза

Приведенный анализ — своего рода интеллектуальное упражнение, и читатель может от него отмахнуться. Но именно этот подход гораздо лучше позволяет понять дилеммы, перед которыми оказалось российское руководство в октябре-ноябре 1991 года, чем привычное повествование о распаде империи и национализме. Логика экономических реформ, борьба за советские активы, реалии власти и государственного строительства подтолкнули ельцинское правительство избавиться от Горбачева. Другие факторы, прежде всего экономическая взаимозависимость и страх перед неконтролируемым развалом, а также потребность в признании и легитимности со стороны США и Западной Европы заставили Ельцина некоторое время удерживать тонущий Союз на плаву.

Российскому президенту не терпелось сообщить о новом курсе западным правительствам. «Ельцин наконец-то решился на реальные реформы, какими бы непопулярными они ни были», — записал Брейтвейт в своем дневнике 16 октября[1341]. 25 октября Ельцин позвонил президенту Бушу: «Я объявлю о важных экономических планах и программах, а также скажу, что мы готовы быстро отпустить цены одновременно с приватизацией, финансовой и земельной реформами… Все произойдет одновременно». Уровень жизни в России упадет, но через «четыре-пять месяцев, возможно, полгода» ситуация должна улучшиться. Ельцин предложил послать Андрея Козырева в Вашингтон для разъяснения деталей. Завершая разговор, Ельцин добавил, что «полон энергии, играет в теннис, и с сердцем все хорошо»[1342]

.

28 октября Ельцин созвал внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР и попросил о чрезвычайных полномочиях для проведения реформ. С трибуны, за которой стоял гигантский бюст Ленина, он объявил о стратегии быстрого перехода к рыночному капитализму. Зачитывая гайдаровский сценарий, Ельцин сказал, что это единственный способ для России выжить, восстановить свою валюту и экономику. На очевидный вопрос, как Российская Федерация может действовать в одиночку, Ельцин заявил, что этот курс, как ледокол, расчистит путь для реформ других республик. Он призвал Украину присоединиться к экономическому договору и заверил, что «реформы в России — путь к демократии, а не к империи». В заключение Ельцин озвучил свою главную идею: если проект общего сообщества закончится неудачей, «Россия сможет взять на себя ответственность правопреемницы Союза»[1343].

Вера Гайдара в то, что свободные цены восстановят макроэкономическую стабильность и жизнь наладится, была лейтмотивом ельцинского текста. Тем не менее президент России многое не упоминал или упоминал вскользь. Он не уточнил, что станет с Советской армией и как она будет финансироваться. И туманно высказался о дальнейшей судьбе государственных социальных программ и обязательств. Экономисты МВФ и Гайдар хотели их резко сократить, считая обузой для рыночной экономики. Ельцин, напротив, в своих речах обещал защитить нуждающихся. Большинство депутатов едва ли понимали логику реформ, но были очарованы магией нового смелого курса. 1 ноября съезд предоставил Ельцину все, что он требовал на переходное время, — перенос выборов на более поздний срок, а принятие новой демократической конституции — на неопределенное время, возможность отмены любых советских законов и управление страной президентскими декретами в обход Верховного Совета[1344]. Большинство россиян поняли из речи Ельцина только одно: цены взлетят до небес. По всей стране началась паническая скупка товаров. Позднее Гайдар признался послу Брейтвейту, что Ельцин наговорил лишнего, но остановить его было невозможно — это было самое важное выступление в его жизни[1345]

.

Михаил Бернштам стал свидетелем начала переходного периода. 19 октября он получил факс от Хасбулатова с просьбой как можно скорее вернуться в Москву. 21 октября, при пересадке в аэропорту Франкфурта-на-Майне, Бернштам купил газету «Файнэншл Таймс» и прочел: «Ельцин, возможно, готовит реформы только для России»[1346]. В Москве американский экономист узнал, что Ельцин назначил ответственным за реформы Гайдара. Бернштам позвонил ему, но Гайдар был слишком занят и не мог разговаривать. 26 октября министр Евгений Сабуров, друг Бернштама, пригласил его на день рождения жены. Правительственный лимузин доставил Бернштама в Архангельское-2, где проходило празднование. Собрались в основном экономисты с женами. Через некоторое время появился Гайдар. Новый ельцинский фаворит обнял Сабурова и поздоровался с его женой. Затем два экономиста вышли переговорить с глазу на глаз. Они появились через полчаса с мрачными лицами. Бернштам предположил, что Сабуров, вероятно, попросил Гайдара о должности в новом российском правительстве, но получил отказ. Гайдар планировал установить диктатуру профессионалов, набранных только из собственной команды[1347].