Коллекция детективов газеты «Совершенно СЕКРЕТНО» 2012

Два месяца назад Пулвер купил Ренуара на аукционе Холлингвуда. Его вполне устроила цена — сорок тысяч долларов. Состояние покоя и удовлетворения закончилось неделю назад, когда он прочитал в приёмной дантиста в журнале о подделках, которые сплошь и рядом модно найти в картинных галереях. Пулвер встревожился. Он немедленно вызвал нас и попросил определить подлинность его картины. Каждый из нас изучал полотно два дня.

Амос Пулвер отрезал кончик сигары, раскурил её и внимательно посмотрел на нас.

— Ваш вывод, джентльмены?

— Я считаю, — заговорил первым Луи Кенндалл, — что ваша картина подделка.

— Вы ошибаетесь. — Джеймисон холодно посмотрел на Кенндалла. — Картина вне всяких сомнений принадлежит кисти Ренуара.

— А вы что думаете? — повернулся Пулвер ко мне.

— Ваш Ренуар настоящий, — ответил я после небольшой паузы.

— Но это же смешно! — не выдержал Кенндалл. — Любой дурак вам скажет, что эта картина — жалкая и неудачная попытка скопировать сдержанный стиль Ренуара.

Уолтер Джеймисон вопросительно поднял брови. Игра бровями была его визитной карточкой, когда он хотел выразить неодобрение.

— Что вы знаете о «сдержанном» стиле Ренуара? — высокомерно осведомился он. — Я написал об этом шесть больших статей-исследований.

— К черту сдержанный стиль! — нетерпеливо прервал спор Пулвер. — Мне было нужно мнение экспертов, и я получил его. — Он достал из бумажника три чека и вручил их нам. — Но я бы предпочёл, чтобы оно было единодушным.

Когда мы встали, чтобы уйти, миллионер попросил меня задержаться. Он плеснул в хрустальный стакан бурбон и протянул его мне.

— Совсем не разбираюсь в живописи, — сказал Пулвер, словно хотел извиниться. — Но все мои знакомые коллекционируют картины, и я не хочу быть белой вороной. Читал, что в Америку привезли «Знатную даму» и что её выставят в галерее Вандрестейна Национального центра искусств.

— Да, по культурному обмену Франция позволяет нам любоваться её картинами, а мы им нашими. Так что такие обмены не редкость.

— Это полотно стоит несколько миллионов, — благоговейно произнёс он. — Его называют самой великой картиной в мире.

— Так оно и есть.

— Говорят, предприняты беспрецедентные меры безопасности. Вы как куратор галереи Вандерстейна должны быть в курсе. Её будут охранять 24 часа в сутки вооружённые охранники?

— Да, с заряженными винтовками, — подтвердил я. — Два человека будут стоять около неё всё время, пока она будет находиться в Америке.

— Похоже, всё предусмотрено. Её невозможно украсть.

— Практически невозможно, — согласился я. — Если всё пройдет хорошо, то американская публика скоро увидит и «Брата Ринклера».

— Я где-то прочитал, что в целях безопасности даже отменили торжественное шествие по городу. Состоится только церемония в музее, на которой выступит губернатор.

— Попытается выступить, но боюсь, у него ничего не выйдет, — пожал плечами. — У нас ужасная акустика. Вряд ли его кто-нибудь услышит.

Выйдя из особняка, я зашёл в первую же телефонную будку и позвонил Холлингвуду.

— Можешь не возвращать Пулверу деньги. Голосование закончилось со счётом 2:1 в твою пользу.

— Отлично, — Холлингвуд даже не попытался скрыть радость, — но я всё равно уверен, что это подлинник. Готов даже рискнуть своей репутацией.

— Тем не менее, — напомнил я ему, — ты всё же решил подстраховаться.

— Решил, — со вздохом согласился торговец картинами. — Чек получишь завтра утром.

Я спустился в метро и отправился в лавку Зарчетти. Пока один из клерков распаковывал новые поступления, я принялся, как обычно, болтать с ним о разных пустяках.

Зарчетти метил свои картины двумя способами — приклеивал на большинство бумажную этикетку со своим именем, адресом и написанной чернилами ценой. Особенно ценные картины удостаивались особых штемпелей. Как-то он рассказал мне, что студенты, изучающие живопись, порой сдирают этикетки с дешёвых картин, наклеивают на дорогие и платят ничего не подозревающим продавцам в несколько раз меньше.

Сотрудник лавки набрал на штампе цифры, приложил его к этикетке и приклеил её на заднюю часть картины. «Лавка искусств „Зарчетти“, 218, Линкольн авеню, цена $10.98».

На столах лежало с полдесятка штемпелей. Как только клерк отвлекся, я быстро сунул один в карман.

В полдевятого вечера я вышел из такси у входа в Национальный центр искусств. У себя в кабинете достал сумку с инструментами и материалами, захватил лестницу в кладовке уборщиц и отправился в восточное крыло галереи Вандерстейна. Перед приездом «Знатной дамы» все картины были убраны, а в продолговатой зале сделали ремонт. Я «позаимствовал» у строителей ведро краски, которой они красили стены и потолок.

Шедевру отвели в дальнем углу маленький альков 3,5 метров шириной и около 1,5 глубиной. К потолку у самого входа в него была прикреплена металлическая сетка. Сейчас она была свернута, как жалюзи. В дневные часы она будет поднята, как сейчас, а по ночам её будут опускать. Кроме сетки, «Даму», как я и говорил Пулверу, будут охранять день и ночь два морских пехотинца. Поблизости также весь день будут дежурить наши и французские агенты в штатском.