Но уверенности в его голосе не было.
Надя машинально отметила, что доктор, по медицинским меркам, совсем еще юный, не старше тридцатника. Наверно, даже не врач, а пока что ординатор. Глаза – усталые, на рукаве зеленого хирургического костюма – пятнышко крови.
– Какие у Леры травмы? – потребовала Надежда.
Доктор поморщился:
– Стандартный набор. Сотрясение мозга, переломы. Забрюшинная гематома. Разрыв селезенки. Большая потеря крови, шок…
– О, господи, – пробормотала Надя.
А Дима с надеждой спросил:
– Но она хотя бы в сознании?
– Какое там, – вздохнул врач. – Пытаемся, конечно, из комы вывести…
– Гады! Вот гады! – пробормотала Надя. И тут же испуганно взглянула на врача: – Простите. Я имею в виду того… тех, кто в машине был. Которая ее сбила.
А Дима вкрадчиво спросил:
– Скажите, а мы не можем к Лерочке заглянуть? Хотя бы на минутку?
Врач выразительно взглянул на него – и Полуянов тут же повторил недавнюю комбинацию: пачка сигарет, еще одна пятисотрублевая купюра… Когда деньги исчезли в кармане хирургического костюма, доктор сказал:
– Ладно. Но только очень быстро. – Он затушил сигарету. – Пойдемте.
Надя с Димой поспешили за ним.
– Скажите, – на ходу спросил журналист, – из милиции к вам уже приходили?
– Из милиции? – насторожился врач.
– Так положено ведь? Леру машина сбила, а это криминал…
– Криминал. Только
– А вещи ее где? – продолжал пытать Дима.
– Слушай, ты правда ей брат? – нахмурился врач.
Надя почувствовала, что краснеет. А Полуянов – спокойно ответил:
– Правда. Хотите – могу паспорт показать.
– Ладно, не надо, – отмахнулся врач. – Сумочки вместе с ней не привозили. Может, она без нее была, а может – ударом отбросило, так что не нашли. А одежда – как положено, на складе. Только, сам понимаешь, там испорчено все… Паспорт был, к счастью, в кармане джинсов.
Они подошли к реанимации, доктор набрал код, дверь распахнулась.
Медсестра, дежурившая на посту при входе, посмотрела на визитеров неодобрительно – однако, по знаку доктора, молча встала, вынесла им белые халаты. Предупредила:
– Главврач еще не ушел.
– Мы осторожно, – кивнул доктор. И заторопил, когда Надя (руки дрожали) замешкалась, надевая халат: – Пожалуйста, быстрее…
Надя смутно помнила, как шли по унылому коридору… как врач, наконец, привел их в огромную комнату с широким проемом вместо двери… как миновали ряд кроватей – а люди на них настолько израненные, что часто даже не определишь, мужчина перед тобой или женщина… И кардиографы уныло пищат, и лекарствами пахнет затхло и безнадежно…
– Вот она, – тихо сказал доктор.
Надя не удержалась – охнула.
Юной фотомодели Леры Летягиной больше не было – вместо нее на койке лежала бесформенная женщина. С огромным синяком вместо лица, с окровавленными бинтами, перехватившими спутанные волосы, с тяжелым дыханием…
– Лерочка… – прошептала Надя. И потянулась взять девушку за руку.
– Не надо, – остановил ее доктор. И объяснил: – Там переломы в двух местах.
Но Надя все же дотронулась до Лерочкиной руки. Совсем легонько – она где-то читала, что человек пусть и в коме, а все чувствует. И слышит.
Надя склонилась над неподвижным, почти мертвым, телом. И тихо, одними губами, прошептала:
– Лерочка, я знаю, ты меня слышишь…
Доктор тактично отвернулся. А Надя наклонилась еще ниже и договорила:
– Ты сильная, Лера. Ты справишься. Мы в тебя верим. Поправляйся, прошу тебя. Еще ведь столько будет показов! И конкурсы. И тебе на всех них надо побеждать. – Она постаралась изгнать из голоса слезы и твердо закончила: – А мы, Лерка, за тебя отомстим. Не сомневайся. Это я обещаю.
Она отступила от кровати и увидела, как губы подруги еле заметно дрогнули.
Реанимация – словно пруд со стоячей водой. Электрический свет – неживой, воздух – затхлый. Время движется по-иному, нежели в обычной, здоровой жизни. Наде даже казалось, что часы в холле отщелкивают не секунды с минутами, а
– Надумаете – приходите еще, – предложил на прощание прикормленный Димой доктор.
– Может быть, – кивнул журналист.
А Надя еле слышно буркнула:
– Нет уж, спасибо.
И вспомнила: она уже говорила сегодня эти самые слова. Днем, когда другой
…А на улице, за порогом печальной клиники, оказался теплый и душистый вечер. Асфальт отдавал дневное тепло, чирикали уставшие за яркий весенний день воробьи.
– Ну и мрак эта реанимация, – прокомментировал Полуянов. И покачал головой: – А маман меня еще во врачи идти агитировала…
– Лерку жаль… – хлюпнула носом Надя. – Как думаешь, поправится она?
Полуянов помрачнел:
– Если захочет – поправится.
– А почему она вдруг может
– Да потому, что конкурсы красоты ей теперь явно не светят, – вздохнул журналист. – А без них – Лерке, по-моему, и жизнь не мила…