Еще как-то обвела меня вокруг пальца на тему о родителях. Целыми днями распространялась о том, как они, наверное, помирают от беспокойства и как низко с моей стороны ничего им не сообщать. Я сказал, мол, не могу так рисковать. Ну, как-то раз, вечером, после ужина, она говорит, давайте научу вас, как это сделать без всякого риска. Наденьте перчатки. Купите бумагу и конверты у Вулворта[51]
. Продиктуйте мне текст. Поезжайте в ближайший город и отправьте письмо. Вас невозможно будет выследить. Магазины Вулворта разбросаны по всей стране.Ну, она все приставала и приставала ко мне по этому поводу, так что я сделал, как она советовала, и купил бумагу и конверты. Вечером дал ей листок и велел написать:
Она пишет и ворчит:
– Язык ужасный, но так и быть.
Пишите, как велят, говорю.
– Ничего невозможного в жизни нет, – говорит.
Дерзит, как всегда. Я продолжаю:
Потом говорю: вот и все. Теперь подпишите.
– А нельзя приписать:
Ужасно остроумно, говорю.
Она еще что-то написала и протянула листок мне. Там было:
Это еще что? – говорю.
– Это мое детское прозвище. Так они узнают, что это действительно я.
Я предпочитаю «Миранда».
Для меня это имя было самое красивое. Она надписала конверт, и я вложил туда этот листок, а потом – к счастью – заглянул в конверт. На дне конверта лежал клочок папиросной бумаги размером не больше чем половинка сигареты. Не знаю, как уж ей это удалось, наверное, она приготовила его заранее и незаметно вложила в конверт. Я развернул клочок и посмотрел на нее. Она – на меня, храбро так, не смущаясь. Откинулась на спинку стула и смотрит. Она написала на этом клочке мелко-мелко, острым карандашом, очень четко. Ничего похожего на то, другое, письмо. Здесь говорилось:
Я по-настоящему обозлился. Был возмущен. Не знал, как поступить. Наконец спросил: вы меня боитесь? Она не ответила, только кивнула.
А что я такого сделал?
– Ничего. Поэтому мне так страшно.
Не понимаю.
– Я все время жду, что вы сделаете со мной что-нибудь.
Я же обещал вам. И снова могу пообещать. Вы становитесь в позу и оскорбляетесь, когда я не верю вашим обещаниям. Не понимаю, почему вы не верите моим.
– Извините меня.
Я вам доверял. Я думал, вы сознаете, что я с вами по-доброму. И я не желаю, чтобы меня использовали в своих целях. И наплевать мне на ваше письмо.
Положил письмо в карман.
Мы долго молчали. Я знал, что она на меня смотрит, но сам на нее не смотрел. Ну, потом она подошла, встала передо мной и руки на плечи положила, так что некуда деваться, пришлось посмотреть ей в лицо. А она прямо в глаза мне смотрит. И меня заставила. Не могу толком объяснить, только когда она была искренней, она мне всю душу переворачивала, я становился мягким, как воск.
А она говорит:
– Ну вот, теперь вы ведете себя как ребенок. Вы забыли, что держите меня здесь силой. Я признаю, что эта сила не злая, но мне все равно страшно.
До тех пор, пока вы будете держать свое слово, я сдержу свое.
Сказал так и, как всегда, ужасно покраснел.
– Но ведь я же не обещала вам, что не буду пытаться бежать, правда?
Вы небось ждете не дождетесь того дня, когда меня больше не увидите. Только ради этого и живете. Я для вас по-прежнему никто и ничто.
Она как-то полуотвернулась от меня и говорит:
– Жду не дождусь, когда больше не увижу этот дом. Не вас.
Значит, я, по-вашему, сумасшедший? Вы что, думаете, сумасшедший стал бы так с вами обращаться? А я вам скажу, что он с вами сделал бы. Он бы вас прикончил давным-давно. Вы, видно, думаете, я собираюсь за вами с кухонным ножом гоняться, и всякое такое? (Она мне в тот день и правда в печенки въелась.) Совсем ополоумели. Ну ладно, вы думаете, я ненормальный, раз вас здесь держу. Может, это и так. Только я вам скажу, что таких ненормальных целая куча набралась бы, если б у людей были на это деньги и время. Между прочим, и сейчас таких случаев много, только мы не знаем об этом. Полиции-то известно, только цифры такие большие, что никто не решается их обнародовать.
Она стоит и смотрит пристально. Такое чувство было, что мы первый раз друг друга видим. У меня, наверное, странный был вид, я никогда раньше не говорил такого. Тут она сказала:
– Не смотрите так, пожалуйста. Знаете, что меня в вас пугает? В вас есть что-то такое, о чем вы даже не подозреваете. Не знаете, что оно в вас есть.