Коллекционер желаний

Да она и есть дура. В его представлении точно. Может, и полюбил-то он в ней именно дуру, наивную, доверчивую идиотку, податливую, как пластилин, – лепи что угодно, придавай любую форму.

Теперь главное – его не разочаровать. Не показывать виду, что податливая пластилиновая дура, способная по своей дурьей сути на любую подлость, на любое преступление только потому, что дура, осталась там, за порогом этой комнаты, за пределами этих двух последних часов.

Только бы не сорваться, не показать раньше времени виду, выдержать пытку его ненавистной лаской, изобразить наслаждение, быть благодарной, а главное – оставаться в его глазах дурой. И тогда, через час, через два он уснет, спокойно, не ожидая подвоха, а она начнет действовать.

– Пойдем, Катюш. – Михаил обнял Катю за плечи, толкнул ногой столик – он откатился, освобождая проход, звякнули, ударившись друг о друга, бутылки.

Да, сейчас мы пойдем. Пять секунд на то, чтобы собраться, расслабить тело, улыбку сделать естественно-глупо-счастливой, набрать в грудь воздуха, чтобы выдержать, выдержать.

Наклоняется, обнимает, обжигает ухо дыханием.

– Я хочу наконец остаться вдвоем. Я так по тебе соскучился. Сережа… Женя… Я очень ему благодарен, он спас нас, он… но я хочу… он мешает, ужасно мешает.

– Да, я тоже хочу. Миша, Мишенька, я так… Ты не можешь себе представить.

– Я, пожалуй, пойду. – Ренат отставил бокал, потянулся, зевнул. – В самом деле, пора и на боковую, спать осталось всего ничего. – Он поднялся, кивнул Михаилу и пошел к двери. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Сергей-Женя-Ренат ушел.

– Наконец-то. Мог бы сообразить и раньше. Впрочем, я сам виноват. Нужно было услать его сразу или хотя бы час назад. Ты устала, совсем измучилась. Хочешь выпить еще?

– Нет, спасибо.

– Ну, тогда пойдем. – Миша подал ей руку, помогая подняться. Потревоженный столик опять дзинькнул бутылками.

Как же выдержать? Не закричать? Не ударить по столику наотмашь рукой? Не ударить наотмашь белого клоуна, воскресшего подлецом? Он и был подлецом изначально, только она, дура, дура, дура, не видела этого.

Вадим говорил, Михаил в ее жизни – болезнь, временное помутнение рассудка, а главное – заблуждение, он считал, что все пройдет, как только Катя поймет это. Вот теперь она поняла, вот теперь излечилась.

Но слишком поздно, катастрофически поздно. Уже не спастись. И Вадима не спасти.

Да Вадим сам был белым клоуном.

Ради того, чтобы ее вернуть. И потом, он никого не подставлял, никого не убивал. Это был просто психологический трюк, не более. На большее Вадим никогда бы и не пошел. В этом вся разница. Если кого и мог он убить, то только себя. А этот…

– Катенька, Катенька! Не могу больше! Ты сводишь меня с ума. Твои волосы, твой запах… Я и не знал, что так может пахнуть женщина, взрослая женщина, прекрасная, созданная для любви женщина. Твой запах – запах младенческой плоти, даже пот твой пахнет парным молоком. А волосы, волосы… Ну, пойдем же, пойдем. Нет, я сам отнесу тебя, сам раздену. Моего младенчика, сладкого молочного малыша.

Ну и пусть, ну и пусть. Вадиму сейчас приходится хуже. Как выдержать, как не закричать? Смешно об этом и думать, когда Вадим…

Вся бутылочная баррикада обрушилась на пол – задел-таки ее Михаил, когда проносил над столиком Катю. Шуму, звону! Только бы не прибежал Ренат-Женя, все и так затягивается, скоро наступит утро, можно и не успеть…

– Катюшечка, миленькая.

Качнулась дверь, поплыл коридор. Тускло горят фальшивые канделябры. Света вполне хватит, чтобы сориентироваться потом…

Дверь в конце коридора. Черная дыра проема. Миша прижал Катю боком к стене – вспыхнул яркий, навязчивый свет.

Катя зажмурилась. Михаил, засмеявшись, с веселой похотливостью впился губами в ее зажмуренные глаза.

– Это временно, временно.

Положил ее на кровать, зажег бра, верхний свет выключил.

Вот сейчас, вот сейчас выдержать – самый сложный этап.

Катя закрыла глаза, приготовилась…

Михаил закрыл дверь, приготовился…

Вадиму хуже, Вадиму еще хуже!

– Катенька, Катюшка моя! Наконец-то мы одни.

Михаил решил распалить себя тягучей, медлительной лаской. Тронул у Катиного горла пуговицу – ледяные руки убийцы. Не смотреть на него, не открывать глаза, иначе ни за что, ни за что!.. Брюки, свитер, рубашка – все медленно, медленно. Снимает медленно, но бросает в беспорядке на пол.

Последняя оболочка сползает, руки на груди – ледяные руки мертвеца, воскресшего некстати.

– Господи, Катенька, как я тебя люблю!

Запах похоти, дешевой смерти.

Вадиму хуже, куда хуже!

Губы, губы, губы. Сладко-соленое, железистое во рту. Губы-вампиры и руки.

Ужас, безумие, бездна кошмара, бездонный кошмар… Конца не будет, не будет, не будет.

– Катенька, Катенька, Катенька. Счастье мое…

Нет, не выдержать.

И Вадиму тоже не выдержать. Они выбьют из него признание, уже, может быть, выбили.

– Твой запах, Катюша, с ума сойти!

Не успеть, все равно не успеть. Не спасти, все равно не спасти. И не выдержать.

Все бессмысленно. Вадим тоже не выдержит. Погибнет. А может, уже погиб. Некого больше спасать…