Колодец в небо

Еще не успела посмотреть, в кого, и, как и много лет назад, почувствовала аромат кожи. Ни с чем не сравнимый аромат кожи любимого человека, который за все эти годы так и не смог выветриться из ее памяти.

Поднимая голову, уже знала – он.

Наяву он был еще лучше, чем она его помнила, и намного лучше, чем его экранное воплощение. Камера, которая, что называется, его любила, все же не могла передать и сотой доли его магнетизма. Или просто даже самая современная камера не способна была передавать ту любовь, что за все эти годы так и не смогла умереть в ней.

– Привет! – сказал он, будто бы они виделись только вчера и сегодня вновь договорились встретиться на этой помпезной вечеринке.

– Привет… – облизывая в миг пересохшие губы, проговорила она. – Выпить бы чего-нибудь. Душно.

В новомодном концертном зале система кондиционирования работала отлично. Душно было только их душам.

Он повернулся к разносившему напитки официанту, взял с подноса два бокала с шампанским. Замотала головой:

– Я ребенка кормлю.

– Как тогда… – сказал он и улыбнулся. То ли тому, что не случилось много лет назад, то ли тому, что могло случиться теперь.

И случилось. В тот же вечер, едва ли не единственный в череде вечеров последних лет, когда он выбрался «в свет» без заболевшей жены. Сбежав с помпезного мероприятия, они оказались в квартире его друга, весьма вовремя разъехавшегося со своей женой по разным жилплощадям. Друга не было. Ключи у него перехватили по пути около дорогого казино, в котором друг пропадал ночи напролет. Лишь закрыли за собой дверь, и слились, как должны были слиться за много лет до этого. Не имели права не слиться.

И ее уже не волновало, не потечет ли в самый неподходящий момент из переполненных грудей молоко. Потекло. Но он нежно и истово втягивал в себя все то, что в эту минуту не доставалось ее сыну. Так нежно и так истово, что ее сознание должно было мгновенно подбросить ей эдиповы сравнения. Не подбросило. Ее сознание в этот миг ничего подбросить не могло. Сознание просто отключилось и уступило место разлившемуся в каждой частичке ее тела не образуемому в нормальной земной среде элементу «счастию».

Молоко текло и текло, он с жадностью голодного младенца высасывал его, освобождая переполненные груди, и сливался с нею, как только могут сливаться два истомившихся многолетним ожиданием, два предназначенных друг другу существа.

Как объяснить, что такое любовь? Как объяснить, что происходит в какой-то нежданный, непрогнозируемый, неопределяемый миг, когда все, что было важно, значимо, предельно, что было главным и основополагающим в жизни, вдруг, будто приемник этой важности из розетки выдернули, теряет смысл. И только ком в горле. И бешеный ритм сердца, ощущаемый где-то за ухом, и под коленкой, и в висках, и в горле. И сухость во рту – Ниагару бы выпила.

Что есть любовь? Почему еще вчера ты жил, хотел, стремился, а сегодня от тебя, наполненного всеми твоими вчерашними беспредельными устремлениями, осталась только оболочка. Пустая, сложившаяся пополам, отогнанная ветром в дальний угол опустевшего двора твоей судьбы оболочка, в которую при всем желании не вместиться твоей воспаленной душе.

Любовь есть счастье? Отнюдь. Счастье, покой и благость приносит лишь легкая влюбленность, очарованность и очаровательность флирта, ласкающего тела, не слишком затрагивая души.

Любовь всегда ураган. Смерч. Торнадо, отрывающий от нахоженных троп. И роняющий оземь неизвестно как далеко от прежних привычек и прежних чувств, после того как одно из двух закручивающихся в этом вихре ощущений пойдет на убыль. Внутренности отбиты. Душа в смертельном падении покинула бренное тело, которое несколькими минутами позже разобьется и не сможет свести собственные знаменатели в единую дробь с числителями сути. И только боль, бесконечная, всепоглощающая боль, как сквозь пробитые в тонущей подводной лодке перегородки отсеков, будет заполнять твое обреченное на жизнь существо.

Еще вчера в состоянии бескрылого безлюбья ты молил о чувстве, а сегодня оно, настигнув, так измучило, измочалило, изуродовало тебя, что ты уже и не знаешь, молить ли об обратном или благословенно нести свой крест. И мучиться болью, которая, по сути, и есть любовь. Все прочее – влюбленность.

Вернулась домой. Антошка пытался перевернуться на животик и получше ухватить за хвост кошку Пиарку. Иннулька, скрючившись в три погибели, читала нового «Гарри Поттера». Все как всегда. Как было вчера. Как, наверное, будет завтра.

Только сегодня все было не так.

Лена посмотрела по сторонам и неожиданно где-то там внутри, в глубине себя отчетливо сформулировала: «Признак настоящей любви – приходишь домой, и собственные дети кажутся чужими».