Колокол и держава

Спустя небольшое время протопоп Алексей свел Афанасия Брадатых с такими людьми, которые нипочем не удостоили бы своим вниманием простого подьячего. То были посольские дьяки братья Курицыны, государев переписчик Иван Черный, духовник супруги наследника Иван Максимов, придворный астролог Мартин Былица. За дружеской трапезой велись вольнодумные беседы, в которых политика мешалась с науками, придворные интриги – с рассуждениями о религии. В голове Афанасия рушился привычный мир, а на его месте вырастало нечто неведомое, пугающее и соблазнительное. Сам он поначалу помалкивал, но затем стал время от времени вставлять свои замечания, которые воспринимались его новыми знакомыми вполне благосклонно.

Будучи от природы неглупым малым, Афанасий понимал, что все это неспроста, что его к чему-то готовят. Но когда однажды отец Алексей предложил ему принять монашеский постриг, он едва не утратил дар речи:

– Какой из меня монах, отче! Грешник я великий, тебе ли не знать!

– На то и обитель, чтобы грешники праведниками становились, – спокойно возразил отец Алексей.

Из его дальнейших слов Афанасий понял, что высокие покровители хотят со временем сделать его архимандритом Симонова монастыря. Обитель считалась придворной, ее патроном был сам великий князь, а посему и возглавить ее должен доверенный человек. Прежний настоятель уже стар, посему постриг надо принимать не мешкая.

Пришлось соглашаться.

Обряд пострижения глубоко взволновал Афанасия. Перед входом в храм ему велели разоблачиться до нижней рубашки в знак отвержения от мира. К Царским вратам он полз по холодному каменному полу в сопровождении монахов с зажженными свечами, прикрывающими его своими мантиями. Гулко раздавался под сводами храма тропарь:

– Спаситель! Открой мне объятия Отца моего. Жизнь мою я провел блудно, взирая на неисследованное богатство Твоих щедрот. Теперь же не презирай мое обнищавшее сердце. К тебе с умилением взываю: я согрешил, Отче, против Неба и перед Тобой.

Прозвучали суровые вопросы и смиренные ответы Афанасия. Со звоном упали на каменный пол ножницы. Это настоятель испытывал твердость постригаемого троекратным повелением подать ножницы и двукратным их отвержением. И каждый раз тот смиренно подавал ножницы и целовал руку настоятеля. Приняв их в третий раз, тот крестовидно постриг Афанасия и нарек его новым именем Зосима, то есть «отмеченный знаком жизни». Монахи вручили новому собрату хитон, параман, рясу, пояс, мантию, камилавку, клобук, сандалии, дали в руки четки.

В первые годы инок Зосима вел себя самым примерным образом: усердно читал Писание, зубрил псалмы и молитвы, пел на клиросе, выдерживал посты, заискивал перед старцами. И когда прежний архимандрит отошел ко Господу, братия не стала противиться желанию попечителей монастыря избрать Зосиму архимандритом своей обители.

Тут уж он дал себе волю. Стал носить шелковые рясы, снова пристрастился к вину, благо хмельное зелье в монастырских погребах не переводилось, а потом нашел себе и сердечного дружка – женоподобного монашка с томными глазами. От упреков старцев отмахивался как от оводов.

Как-то на Крещение в Симонов монастырь приехал помолиться великий князь. Зосима встретил его со всем подобающим почтением, после литургии они долго беседовали. Более всего великому князю понравились рассуждения Зосимы о том, что церковь должна быть бедна угодьями, но богата верой. Прощаясь, Иван Васильевич окинул Зосиму запоминающим взором, и тот понял, что в его судьбе грядут важные перемены.

И все же новость о том, что его хотят поставить во главе Русской православной церкви, ошеломила и напугала Зосиму. В разговоре с братьями Курицыными он попытался отнекаться, но ему объяснили, что на то есть воля государева, а потому спорить не о чем. Тут бы посоветоваться с отцом Алексеем, но, увы, он недавно скончался после неизлечимой болезни. Перед смертью протопоп стал гнить изнутри, издавая невыносимое зловоние, и Зосима с трудом высиживал подле него приличествующие минуты.

В ожидании Собора не мог ни есть, ни спать, боялся, что архиереи прознают про его грехи, заклеймят позором или выставят самозванцем, но благодаря великому князю все сошло как нельзя лучше. И вот свершилось! Отпрыск бедного рода Брадатых, вчерашний скромный чиновник, стал предстоятелем Русской православной церкви, распорядителем всех ее огромных богатств!

…В дверь постучали. Пора!

Зосима встал, надел клобук, взял в руки посох, поправил на груди панагию. Вошел перепуганный ключник. Выслушав его сбивчивую речь, Зосима скорым шагом направился в трапезную и застыл на пороге.

Столы ломились от кушаний и напитков, вдоль стен ровными рядами выстроились служки, хор певчих ждал взмаха руки регента, чтобы грянуть «Многая лета!» Все было готово. Не хватало только гостей, но гостей не было. Никто из русских архиереев не пожелал разделить трапезу с новым владыкой.

4