Колокол по Хэму

– Нет, – сказал Хемингуэй. – В этом нет нужды. Полагаю, они подплывут на плотике прямо к старому маяку на Пойнт Рома. Здесь нет ни камней, ни скал, ни деревьев, ни иных препятствий. Но мы могли бы войти в Энсенада на шлюпке и спрятать ее в мангровых зарослях.

– На шлюпке, – повторил я. – На „Крошке Киде“?

Хемингуэй покачал головой.

– Я оставлю его у „Пилар“. Яхта не сможет пройти по такой мелкой воде, особенно при восточном ветре. В любом случае ее там негде укрыть. Придется раздобыть что-нибудь другое.

– Плоскодонку? – спросил я. – Челнок?

Хемингуэй поскреб щетину на подбородке и поморщился.

– У меня на примете кое-что получше, – сказал он. – Быстроходная посудина, которая пройдет даже по дождевой луже. У Тома Шелвина есть отличный скоростной катер, он держит его в Кохимаре. Он мой должник и разрешает мне брать судно, когда я пожелаю. Кажется, катер называется „Лорейн“, в честь жены Тома. Шелвин не может плавать на нем из-за дефицита горючего.

– Скоростной? – переспросил я.

– Еще бы. На нем установлен двигатель мощностью сто двадцать пять лошадей – почти вдвое больше, чем у „Пилар“, а тянуть ему приходится меньше половины ее массы. Очень мелкая осадка. Топливные баки для сверхдальних плаваний.

– Похоже, на нем перевозили спиртное во времена Сухого закона, – заметил я.

– Именно, – ответил Хемингуэй и вновь указал на карту. – Лучшего места для высадки не придумаешь. В четверг капитан осмотрит окрестности при свете дня, а в темноте войдет в бухту. Какое время указано в передаче?

– Одиннадцать вечера, – ответил я.

Писатель кивнул.

– Будет светить луна, но тринадцатого числа она взойдет только после полуночи. Агенты высадятся на Пойнт Рома и пойдут по железнодорожным путям к сахарной мельнице в юго-западной части бухты. Оттуда они отправятся вдоль тупиковой ветки, которая ведет от мельницы до города Манати в двенадцати милях в глубь суши. Там они сядут на попутную машину и доедут до дороги, проходящей через Ринкон и Сао-Гуасимадо Центрального шоссе, потом свернут направо к Гаване и американской военно-воздушной базе в Камагуэе, либо налево, к Гуантанамо. – Он посмотрел на меня. – Чтобы поймать их, мы должны быть на месте в двадцать три ноль-ноль тринадцатого, в четверг. Как ты думаешь, когда нам следует там появиться, Лукас? Тринадцатого на закате?

Я вспомнил о событиях на улице Симона Боливара в Веракрусе. Там меня ждали. И я знал, что на Пойнт Рома нас тоже будут ждать.

– Тринадцатого, задолго до заката, – сказал я. – До полудня.

– Ты шутишь, черт побери?

– Мне, черт побери, не до шуток.

Хемингуэй вздохнул и погладил свою короткую бороду.

Вновь поморщившись, он посмотрел на свои распухшие пальцы.

– Так и быть. Отправляемся послезавтра. Как мы все это организуем? Оставим „Пилар“ и мальчиков дома?

– Думаю, не стоит, – ответил я. – Лучше сделаем вид, как будто утром в среду отправляемся в обычный поход. Патрик и Грегори, вы, я, экипаж – вся компания. Высадите меня где-нибудь на побережье и вернетесь в Кохимар за катером Шелвина, а я встречу вас вечером в среду на базе Кейо Конфитес. Той же ночью мы отправимся в Бахия Манати.

– Грегорио, Пэтчи, Волфер и другие ребята не захотят оставаться в тылу, – возразил Хемингуэй.

Я посмотрел на него.

– М-да, – сказал он. – Жаль, но ничего не поделаешь. – Он провел рукой по волосам. – Перед отправлением нам придется много поработать. Нужно перенести с „Пилар“ боеприпасы и пару „ninos“ Детишки (исп.)..

Я знал, что Хемингуэй говорит не о детях. Он велел Фуэнтесу изготовить для автоматов Томпсона особые чехлы из овечьих шкур, пропитанных маслом. Когда экипаж яхты занимал места по боевому расписанию, чехлы висели на поручнях палубы и мостика. Ибарлусия заметил, что, когда чехлы покачиваются, они похожи на детские люльки, поэтому автоматы получили прозвище „ninos“. В моменты, когда у Хемингуэя случались подобные приступы остроумия, мне хотелось ударить его.

Я посмотрел на свои вздутые кулаки и отложил это желание до лучших времен.

Хемингуэй скатывал карты.

– Итак, мы с тобой прячемся в кустах, среди мангровых корней или скал, а в одиннадцать вечера тринадцатого числа немецкие агенты выбираются на берег… и что тогда?

– Мы узнаем это в одиннадцать вечера тринадцатого числа, – ответил я.

Хемингуэй с отвращением посмотрел на меня. Я воспринял это так, что мне пора уходить, и вернулся во флигель, чтобы заняться „Хитрым делом“.

* * *

Главной моей заботой была вторая из двух перехваченных радиограмм. Я не солгал Хемингуэю, когда говорил, что она закодирована другим шифром, который я не могу разгадать, но при этом я кое-что утаил.

Послание было передано группами по пять цифр, такими же, как в книжном шифре: q-f-i-e-n/w-w-w-s-y/d-y-r-q-q/t-eo-i-o/ w-q-e-w-x/ и так далее. Беда лишь в том, что это был не книжный шифр. В тексте не были указаны ни номер страницы, ни ключевые слова, ни вступительная фраза.