Колокола

Пропустили разбойники кибитку. Выехал из леса возничий, глянул к Спасу в кибитку, а перед образом лежит кошель, а в нем червонцы.

Зазвонил тут возничий в колокол и воззвал про себя:

— Прими, Спасе Пречистый, Себе на голодный кус! И сего с разбойником благоразумным сопричти!

Приехал возничий в Темьян и развез Спасов кус по боголюбцам: стали они питать народ.

Весна пришла. Ржи дали буйный всход. Ожил народ.

А возничего и след простыл. Многие у городничего допытывались: кто он был таков? Городничий ответил, что бумаги были у него в порядке, а сам он московский дворянин, Панкратьевской слободы, а ездил по рыбному делу.

У одного из боголюбцев осталась на дворе кибитка, в которой ездил человек за Спасовым куском, а в ней Спасов образ и колокол. По осени, когда хлеб убрали — был урожай небывалый, — вспомнил народ, питавшийся Спасовым кусом, про Спасов образ и про колокол. Собрались на двор к боголюбцу, подняли с честью Спасов образ из кибитки, внесли в собор, поставили в притворе, отпели молебен и возжгли пред ним неугасимую лампаду, а в колокол ударили: звук дребезжащий, медный, надтреснутый.

Заплакали многие: вспомнили прошедшую беду и молвили:

— У колокола глас голодный. О беде голодной вещаючи, охрип наш Голодай-колокол. Послужил миру, прося на Спасов кус.

Порешили повесить колокол на соборную колокольню.

С той поры висел Голодай на колокольне и еще слабей и болезненней стал его зов. Редко звонили в Голодай. Но соблюдался у звонарей издревле наказ:

— Без Голодая красному звону не быть!

3.

Третий колокол — Разбойный.

В нем много серебра: далеко рассыпается серебряная россыпь. Колокол сыплет над городом не одно серебро, но и золото: немало было брошено его в колокольную плавь, — тяжкого, красного, разбойного золота.

В Темьяне есть Разбойная гора. Долго на ней был голый пустырь — щебень, чертополох, и только одна старая щелистая неплодная яблоня весною бедно затуманивалась немощным, белым облачком — как покойница, опять надевала она белое, уже ветхое подвенечное платье.

На пустыре, на отлете, над самой рекой, никто не хотел строиться. «Дом в реку стрясет, — пророчили старые люди, — как разбойников двор стрясло». Молодые смеялись над стариками, а не строились. Первым построился там Иван Прокопьевич Ходунов, и не дом построил, а фабрику — и ничего: не стрясло.