Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой

— Да что ты говоришь! — заорал на него Борис, и брызги его слюны полетели в лицо Феди. — Тошно ему! Лучшие мужики наши, кушалинские, подохли — а его тошнит! Да ты… Да лучше бы и ты не возвращался, с такими новостями. Мужики погибли… Гришка… А он жив-здоров тут! Ни царапинки!

Фёдор стоял, слушая его крик. Вытер лицо рукой, и мгновенно, не задумываясь, влепил кулаком в переносицу. Борис вскрикнул, и схватившись руками за лицо, рухнул на колени.

— Судить меня берёшься?! — схватил его за шиворот Срамнов, но товарищи Неклюева уже вцепились в него со всех четырёх сторон. Резко дёрнувшись, Фёдор скинул их с себя. — Судьёй себя возомнил, боров, бля?! Тебя там не было — не тебе и судить, гандон. Судит он, бля, кому жить — а кому не стоит! Вон — Указал он пальцем. — фура, нагруженная жратвой, что ломиться — нашими мужиками. Чтоб ты, сука, жрал зимой не сапог свой! И семья твоя! И вы — Обвёл он пальцем остальных четверых, щуплых кушалинских мужиков в годах, не дерзавших больше претендовать на роль рефери в развернувшихся обстоятельствах. — Вы тоже! Надо было и мне сдохнуть, правильно. И бросить всё там, откуда грузили, так?! Чё вы дурные такие?!

Тем временем Неклюев, зажимая левой рукой разбитый нос, из под которой капала на землю кровь, поднялся в рост и схватился за рукоять косореза, не желавшего, однако, быть выхваченным из-за спины.

— Да я, бля, тебя, козла, сейчас..!

Понимая, что угроза авторитету Неклюева перед мужиками не даст ему никакого шанса на отступления, Фёдор, не дожидаясь, нанёс резкий удар ботинком под коленную чашечку правой ноги и тут же добавил хлёский хук в солнечное сплетение падающему уже Борису. Словно куль, Неклюев свалился в пыль, хватая ртом воздух и задыхаясь. Упав, он начал кататься по обочине и орать: нога была сломана, дикая, чудовищная боль.

Фёдор, потрясая ушибленной при неподготовленном ударе правой, отвернулся от катающегося в муках Неклюева.

— Кто-нибудь думает так-же?! — обвёл Фёдор глазами кушалов.

— Федь, да мы-то чё? Мы ничё… Борька вот, он горячий, ну и…

— Остынет. — бросил Фёдор, и протянул руку. — Рацию дайте! Какой канал?

Сеня Симаков, один из кушалинских, вытащил рацию, и покрутив каналы, вызвал Паратова:

— Валер, приём!

Через несколько секунд она хрипнула голосом Валеры:

— Паратов! Чего у вас?

— Валер! Тут Симаков! Вернулся Срамнов, и он…

— Ну-ка дай сюда! — вырвал рацию из рук Сени Фёдор.

— Паратов, это Срамнов! Слушай сюда: все погибли, короче. Собирай Совет. Со мной фура с едой. Надо, чтоб приняли. Еду на Центр. Всё.

Рация захлебнулась тишиной. Через минуту, отпущенную Фёдором Паратову на то, чтобы переварить полученную информацию, тот ответил:

— Не шутишь?

— Такими вещами не шутят, Валер.

— Понял. — тихо ответил тот. — Григорий… тоже?!

— Все, я говорю.

— Давай сюда. Жду.

Неклюев задыхался и хрипел на обочине. Фёдор вернул рацию Сене и кивнул на Бориса:

— Грузите в кабину этого. Не подыхать же ему.

Фёдор махнул Илье рукой, и Фред, рыкнув, подполз к заставе. Мужики, тихо уговаривая Неклюева потерпеть, под руки подсадили его в кабину, и Илья, здорово напрягшись, втащил грузное тело, сипящее и матерящееся на чём Свет стоит, в спальник. Погрузив потерпевшего, раздвинули брёвна, и Срамнов занял своё место рядом с водителем, хлопнув дверью.

— Всё нормально? — спросил Фёдор в открытое окно мужиков, остающихся на заставе.

— Путём! — махнул, улыбаясь, Женька.

— Ну, без приключений вам смену! — улыбнулся в ответ Федя.

Фура миновала мост и оставила позади, в пыли, пост, с которым так много было связано. Не только у Фёдора — не у него одного. Таким уж местом стал этот мост — местом встречи. А его, как мы все знаем, изменить нельзя!

* * *

Сельский совет смог собраться только затемно. Пока горестные вести о гибели Гришиной группы гуляли из дома в дом по Селу и окрестным деревням, все Старшие были заняты своими неотложными делами. Кто мог побросать — побросали. Собрались в Сельсовете — бессменном офисе Григория Алпатова и его мужиков. Фёдор домой не пошёл — послали паренька на велосипеде на Вельшино, за Степаном Политычем и дедом Колычевым, велешинским старостой, а с ним отправился в свой новый дом и Илья. С Вельшина явились скоро: Политыч, дед Макар, Саня Щемило. Лица грустные, озабоченные. Явился Русков, сопровождаемый толпой кушалинских баб, причитавших и рыдавших. Поочерёдно подходили бригадиры, старосты жилых деревень — с Перелог, с МКМа, С Найдёнова, сопровождаемые односельчанами. Со своими мужиками — лесорубами подтянулся Михалыч: только узнав о случившимся, побросали свои топоры и пилы. Чем становилось позднее, тем больше собиралась толпа на Центральной площади, слышались рыдания, всхлипывания, причитания. Люди старались не кричать, не шуметь — площадь тихо гудела приглушёнными голосами, придавленными общей, нежданной бедой. Вспоминалось первое утро, заполненное ужасом, страхом и кровью. Но даже тогда в воздухе не витал запах такой беды…