Колокола тревог

По наущению британского руководства были развязаны Первая и Вторая мировые войны. Английский писатель, историк и философ Томас Карлейль точно заметил: «Обязанность всех континентальных держав вести войны в интересах Англии».

Виктор Гюго когда-то сказал:

«Англичане! Вы великий народ, скажу больше — вы великая чернь. Удары ваших кулаков красивее ударов ваших благ. У вас есть аппетит. Вы — нация, пожирающая других».

Это так, для рассуждения.

* * *

Пятидесятые годы.

Пик не только «холодной» войны, но и серьезные заявки американцев на «горячую» агрессию против СССР. Еще при Сталине, когда нашей разведке стало известно, что в США на серьезной основе разрабатываются планы нападения на Советский Союз, в 1948 году было принято решение на Чукотке в районе бухты Провидения разместить 14-ю десантную армию под командованием генерала Н.Н. Олешева.

Летом 1949 года на Дальнем Востоке началось формирование авиационного отряда для сопровождения бомбардировщиков, преобразованного вскоре в 95-ю ИАД — истребительную авиационную дивизию.

Летом 1952 года главнокомандующий ВВС П.Ф. Жигарев собрал генералов и поставил их в известность о том, что он «получил указание товарища Сталина приступить к формированию 100-ой дивизии реактивных бомбардировщиков фронтовой авиации».

Среди мест базирования этой бомбардировочной армады были названы Камчатка и Чукотка. Закипела работа, но после смерти Сталина в 1953 году она была прекращена.

В 1983 году мы снова были вынуждены вернутся к военному «освоению» Чукотки. Только теперь путем размещения не самолетов, а ракет средней дальности. Расчеты показывали, что они могли за пять минут «накрыть» все Западное побережье США. Для охраны ракетчиков была выделена 99-я МСД — мотострелковая дивизия.

О серьезности намерений советской стороны говорят высказывания начальника Генерального штаба ВС СССР Н.В. Огаркова:

«…Мы не собираемся дожидаться, когда на нас нападут, как это было в 1941 году. Мы сами начнем наступление, если нас вынудят к этому…Мы вправе назвать это нашим ответным ударом, не дожидаясь, когда противник начнет забрасывать нас ракетами».

Это был достойный ответ достойного человека достойной страны.

В те же пятидесятые годы в одной из директив Совета Национальной Безопасности (СНБ) США говорилось, что «психологическая война чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа; она подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране».

Этапы борьбы органов госбезопасности Советского Союза с идеологическими диверсиями противника, хорошо освящены в литературе с их слабыми и сильными сторонами, поэтому нет смысла «копать» эту тему. Ее удачно раскрыли мои коллеги в книгах Вячеслав Широнин — «Агенты перестройки» и Филипп Бобков — «Как готовили предателей».

Но мне хотелось остановиться на роли в этом процессе Солженицына, которого срочно записали в классики и навязывают ученикам глубоко изучать его творчество. А мой сосед, — студент юридической Академии, перечитав его произведения, высказался вполне определенно — «блевотина».

«Школе власть может и навяжет учить его выуженные цифири, — заметил он, — но школьники их отвергнут. Мало в нем русскости, мало жизненного многоцветия, одна чернота, как и нынешняя жизнь».

Сегодня наша думающая молодежь знает процессы 70-80-х годов, как ни странно, глубже нас и прогнозирует дальнейшую жизнь точнее.

Начало 70-х — это пик холодной войны. Солженицын торопился с выходом своих книг, гнал строки. Он делал все от него зависящее, чтобы втянуть Запад, как можно быстрее, без промедления в острейшую конфронтацию с Советским Союзом. Писатель всеми силами старался толкнуть Запад на крестовый поход против Советской России.

В своем запале, а скорее угаре и истерии, он кричит россиянам:

«Господи! Сколько же вы упустили! Почему вели себя не так в годы второй мировой войны?»

А в третьем томе «Архипелага Гулаг», вышедшем в 1975 году, эта тема, смакуемая и в других произведениях, звучит уже каким-то рыком:

«И если бы пришельцы (фашисты — авт.) не были бы так безнадежно тупы и чванны — вряд ли нам пришлось праздновать двадцати пятилетие российского коммунизма».