Снять данные или установить взаимный контакт с системой андроида древнему механизму не удалось, но его главная цель была достигнута — опасная, несущая разрушение механоформа издала затухающий звук сервомоторов, затем пошатнулась и рухнула на обагрённый кровью тротуар.
Выполнивший молниеносную операцию модуль отцепился от обездвиженной жертвы.
Попытка связаться с базовыми техническими службами, предпринятая им сразу по деактивации опасной механоформы, не увенчалась успехом, но для крохотного модуля это не стало поводом к дальнейшему бездействию. Он выполнил одну из своих основных функций — обезвредил опасный механизм, и этот удачный прецедент был воспринят двумя другими модулями, не принимавшими участия в обезвреживании андроида, как руководство к действию.
Откуда взялись эти механоформы, их не интересовало. Главным для них было исполнение программных функций, а эти функции недвусмысленно приказывали обезвреживать любую машину, чьи действия так или иначе выпадали из чётко прописанного набора операций, которого должен придерживаться любой механизм.
В причинах возникшего сбоя будут разбираться уже не они, — для трёх небольших древних устройств не имела никакого значения та бездна времени, что минула с момента исчезновения создавшей их цивилизации. Они просто не воспринимали темпоральный поток, не понимали, что более сложные формы давно исчезли, а роботы, упорно разрушающие всё вокруг, принадлежат к совершенно иной цивилизации.
Они просто исполняли свой программный долг.
Покинув вертолёт, Марк и Генри осторожно проникли в обнажившийся лаз, края которого всё ещё излучали жар после работы лазерной установки.
Впереди царил густой мрак, и Келли включил фонарь, освещая деформированные стены древнего тоннеля.
— Генри, как ты считаешь, что могло спасти Багирова? Ты принимаешь сигналы его маяка?
— Да, но они очень слабые. Либо он ушёл в глубь коммуникаций, либо впереди нас ждёт ещё один завал, хотя нет… — Дройд остановился, сканируя пространство тоннеля, и вдруг добавил: — Впереди проход закрывает переборка. Это она спасла Багирова от смерти.
— Неужели тут действуют автоматические системы? — усомнился Марк.
— Они могли реактивироваться, когда в тоннель проникли люди. Мы ничего не знаем о технике древней цивилизации. Возможно, для пробуждения им хватило той энергии, что излучают сканирующие устройства.
— Скажи, а твоя структура никак не реагирует на это? — Марк повёл фонарём вдоль стен.
— Нет, — скупо ответил Генри. — Она по-прежнему статична. Я ведь уже объяснял тебе её функцию.
Обмениваясь фразами, они не стояли на месте, осторожно продвигаясь вперёд, пока путь не преградила массивная переборка, которую заклинило в деформированных направляющих.
— Должно быть, она опустилась за секунду до взрыва, — произнёс Марк. Значит, часть древних механизмов действительно работает.
— Я пошёл за лазером, — ответил ему Генри, никак не прокомментировав последнее утверждение Келли.
Эргвин смотрел на чуждое существо, схематично изобразившее структуру атома водорода.
«Оно разумно и пытается наладить общение, вызвать меня на контакт…»
Он поначалу принял его за мнемоклона, но повторное сканирование опровергло данное заблуждение. Существо состояло из живой плоти, поверх которой было надето некоторое количество электронных и механических приспособлений.
Эргвина внезапно захлестнула тоска.
Он понял многое, внешний вид этого существа и жалкое состояние тюремного блока, предназначенного для формирования энзиклонов, немо свидетельствовали о том, что его цивилизация канула в небытие, а на её место пришли другие разумные формы.
Мысль о глобальном одиночестве затмила рассудок, ему казалось ужасным собственное положение — один, да к тому же заключённый в механическую оболочку энзиклона, что он будет делать дальше? Неужели его цивилизация больше не существует?
«Как это могло случиться?» — задавал Эргвин себе вопрос, на который не было ответа.
Существо закончило тревожить прах времён и подняло голову, наблюдая за его реакцией.
«Что ответить ему? Повторить рисунок?»
Эргвин вдруг понял, что не хочет идти на контакт. Более того, он испытал неприязнь к иному созданию, которое вырвало его из безвременья, накачав непритязательные системы тандемной камеры излучением своих приборов.
И всё же, откуда оно взялось?
Мысль пробилась в оцепеневший рассудок, подталкивая разум к действию, поиску; хотел того Эргвин или нет, но он уже очнулся, и жизнь продолжалась, вопреки его субъективному состоянию.
Внезапно и болезненно вспомнились годы отчаянной борьбы против политики мнемоклонов, стремившихся превратить цивилизацию в бессметные, но бездушные кибернетические организмы, способные жить вечно, не ощущая ничего, кроме рациональности тех или иных поступков.
Заманчивая, привлекательная идея для масс, в большинстве своём не задумывающихся о последствиях. Им было важно получить бессмертие, а что станет потом, через двести-триста лет, по большому счёту не волновало никого, кроме горстки трезвомыслящих учёных и их последователей.