Кольцо Фрейи

По первоначальному замыслу, встретить Гунхильду во дворе и подсадить в петлю для подъема должен был Кетиль Заплатка – тот, что теперь наряду с прочими изображал недоумение и искусно делал вид, будто он здесь ни при чем. А тот, хромой волк, битый жизнью и не знающий жалости к другим в борьбе за собственное выживание, без колебаний полоснул бы красотку ножом по горлу и тем обеспечил благополучный исход побега. Эймунд не смог этого сделать, поняв, что имеет дело со знатной молодой женщиной, скорее всего, невесткой или дочерью Горма. За что и поплатился провалом всего дела. Правда, сейчас, глядя на Ингер – ее статную фигуру, белое лицо с правильными чертами, пышные вьющиеся волосы, будто водопад белого золота – он ничуть не жалел о своей доброте. К тому же она потом сполна с ним рассчиталась, не дав Харальду его добить.

– Я должна тебя поблагодарить, – промолвила Гунхильда. Она тоже понимала, что обязана Ингер провалом бегства, но зато и жизнью брата. – Ты сохранила ему жизнь…

– Да. – Ингер смерила Эймунда небрежно-оценивающим взглядом. Он пристально смотрел на нее. – Я подумала… сама не знаю, что я подумала. Должно быть, мне понравилось совершать подвиги!

На самом деле Эймунд был прав: ей понравился он сам. Ведь Эймунд сын Сигтрюгга был не только знатен родом, но и весьма красив, хотя ранее не было случая указать на это. Немного выше среднего роста, сильный и ловкий, он имел довольно правильные, хоть и грубоватые черты лица, а длинные светлые волосы носил завязанными в хвост. Несколько обветренная кожа позволяла серо-голубым глазам сиять еще ярче; взгляд их, когда он разговаривал с девушками, обычно принимал ласковое и немного шальное выражение; в широкой улыбке удивительным образом сочетались детская простота и самоуверенность, если не наглость человека, знающего себе цену. А тот, кто сам знает цену себе, всегда будет ценим окружающими, особенно иного пола. Эймунд везде привлекал внимание женщин и считал, что именно о нем сложена старая пословица: «Кого все женщины любят, тот горя не знает». Голос его, низкий и звучный, производил на женщин самое чарующее впечатление. К тому же он был отважен, находчив, всегда весел, никогда не терял присутствия духа и здравого смысла.

Возможно, его красоте и веселой, немного шальной, соблазнительной улыбке он был обязан тем, что даже использование Ингер в качестве живого щита не уронило его в ее глазах: она видела в этом решимость и способность быстро соображать, качества вполне похвальные. И ей даже нравилось вспоминать о том, как он держал ее, прижимая к себе, и она чувствовала силу и тепло его тела. Даже при таких условиях его объятия утоляли ощущение томительной пустоты внутри, которая нередко ее мучила; ей часто хотелось прижаться покрепче к кому-нибудь сильному и теплому, нравился запах мужчин, их прикосновения – отсюда и выросло это глупое свидание с хирдманом Асгейром, приведшее к таким важным последствия. Но теперь Асгейр был забыт, как игрушка подросшей девушки. Появился сын конунга – красивый, веселый и отважный. Ингер и впрямь не поверила его словам, что он явился сюда ради нее, но слышать их тем не менее было приятно.

К тому же… встречая его взгляд, в котором таился веселый соблазн, она думала, что он лишь слегка поторопил события и сказал правду, еще сам того не зная! Она была бы дурой, если бы допустила смерть такого человека. А то, что Эймунд сын Сигтрюгга из рода йотландских Инглингов был врагом ее рода и с его смертью у Кнютлингов стало бы гораздо меньше забот, для Ингер было не важно. Гораздо важнее то, что с его появлением ей вдруг стало так весело жить, что ни за какие сокровища она не согласилась бы этого лишиться.

Глава 8

В ближайшие дни Гунхильде удалось выйти из чулана только один раз: на погребение фру Асфрид. Благодаря знатности и родству с королевой Тюрой, Асфрид похоронили возле могилы Хёрдакнута, там же, где намеревался упокоиться со временем и сам Горм. Эймунд еще не мог встать, и Гунхильда была единственной родственницей покойной на погребении и поминальном пиру. Кнут бросал на нее обиженно-жалостливые взгляды, Харальд, кажется, вовсе на нее не смотрел, но главной заботой Гунхильды было сохранять спокойный вид и не заливаться слезами на глазах у людей. А это было очень трудным делом сейчас, когда рассказывались саги и исполнялись висы, посвященные наиболее выдающимся представителям Скъёльдунгов, а ей самой пришлось перечислить всех своих предков начиная от Скъёльда, как доказательство того, что она достойна принять наследство рода. Но думала она о бабушке – о той, что растила ее и была рядом каждый день жизни. О чем бы Гунхильда ни подумала, на память приходила Асфрид; мерещилось, она и сейчас совсем рядом, вот-вот прикоснется к плечу, но сколько ни верти головой, увидеть ее больше нельзя. И так теперь будет всегда. А новая встреча после смерти казалась такой далекой, что при мысли об этом громадном времени разлуки щемило сердце.