Кольцо странника

Отогнав от себя такие неподобные мысли, Лада поклонилась земно идолу и пошла дальше. За густыми ореховыми зарослями виднелся пригорок, а там, на самой круче, дедова землянка, словно нора. Но внутри-то, Лада знала, просторно, приятно даже для глаза – пучки целебных трав по стенам, шкуры на полу и на лавках, деревянные божки – их дед Костяш сам вырезает с великим искусством.

– Это кто тут ко мне пожаловал?

Знакомый глухой голос заставил Ладу обернуться. На нее пронзительно смотрел дед – седая борода всклокочена, в руках – охапка дров.

– А-а, внученька, – сказал приветливо, и у Лады отошло от сердца. – Заходи, что ж ты стоишь. Замерзла, сердешная?

Лада переступила высокий порог, спустилась в землянку, где все было знакомо и мило с детских лет. Присела на лавку, развязала платок. Дед возился у очага.

– Что поздно ходишь? – спросил, не поднимая головы. – Не те теперь времена, зверья в лесу много. Давеча волка завалил, матерый такой...

– Нужда у меня, – шепнула Лада. – Потому и пришла ночью.

– Иначе б и не пришла, так что ли? – дед усмехнулся. – Ну, сказывай, в чем нужда твоя. Всем помогаю, нешто родной внучке не пособлю?

– Всеслав занемог тяжко, – сказала Лада быстро и опустила голову. – Грудь у него болит, кашляет надрывно...

– Всеслав? – притворно удивился дед. – Это кто ж такой? Уж не тот ли православный, что ты у себя приняла-приветила?

Лада молчала. Знала она – дед отходчив, но мольбами его не смягчишь. Надо ждать, когда он выговорится, все скажет, что на сердце у него камнем лежит, а потом все же сжалится над внучкой.

– Предала ты нашу веру, – скорбно сказал дед. – Давно я за тобой примечал, многое тебе не по сердцу у нас. Да только другого тебе не дано было, вот и мирилась. А тут гляди-ка, как хвостом завертела. Не понимаешь ты что ли, дура девка?

Он же враг наш, коли он православный! их князья народ не водой – огнем да булатом крестили, изгнали нас на сей остров пустынный, словно заразные мы или проклятые какие.

– Так ведь не Всеслав это делал! – вскинулась Лада.

– А мне до того дела нет! – внушительно ответил дед. – Все одно, нашей вере враг. И сам теперь жалею, что из моря его вытащил, пожалел парня. Обратно теперь, конечно, не кинешь. Вот и пусть помирает тихонько, и нашей вины в том не будет. Или пусть богу своему молится – он ведь у них больных чудом исцелял, куда там нашим травкам да зельям.

– Люб он мне, дед! – отчаянно крикнула Лада и, упав лицом в ладони, зарыдала.

– Вот оно что... – тихо сказал дед, и Лада сжалась, ожидая криков, проклятья. – Вот оно что...

Словно подменили деда Костяша, голос его сразу подобрел, в глазах, спрятанных под нависшими бровями, засверкали слезы.

– Не плачь, не плачь, внученька, не терзай себя, родимая,

– забормотал он виновато, подсаживаясь поближе и гладя Ладу по голове своей жесткой ладонью. – Старый я дурень, до чего тебя довел...

Лада уткнулась лицом в плечо деда, и плакала, но это уже были другие слезы – сладкие, светлые. Одно знала она – дед даст зелье, и Всеслав выживет, а потом будь что будет.

– А ты-то люба ли ему? – допытывался дед Костяш.

– Не знаю я, – всхлипывая, ответила девушка. – Некогда нам было о том словечком перемолвиться, хворает он тяжко. Теперь и не знаю, застану ли его в живых-то...

– Ну вот, а я разболтался, старый пень! – всполошился дед. Сейчас он был вовсе не похож на грозного и властного языческого жреца – перед Ладой суетился просто добрый, знающий дедушка, который готов был на все ради своей любимой внучки, ради ее счастья.

Прошаркав в темный угол, он снял со стены три пучка серой, остро пахнущей травы и сунул Ладе.

– Неси ему скорей! Да нет, погоди, я сам тебя провожу...

– Не надо! – Лада подняла на деда полные слез глаза, в которых светилась благодарность. – Спасибо тебе, дедушка!

– Ну-ну, иди уж... Да приходи ко мне, слышь!

Лада выбежала из землянки. Обратная дорога по ночному, темному лесу показалась ей короткой и легкой. Ног под собой не чуя, летела она по тропе. И вот впереди спящая деревня, только в одной избе светится окошко, и это ее изба и спит там милый, прекрасный витязь...

Как вихрь, Лада ворвалась в избу. Всеслав не спал, сидел на скамье. Разбудил его, видно, приступ кашля – на лбу высыпали бисеринки пота, лицо было красно, глаза потускнели.

– Ты где была? – слабым голосом спросил он у Лады. – Я проснулся, вижу – тебя нет. Звал, звал... Не знал, что и думать.

– Зелье тебе достала чудесное! – громко, не в силах сдержать себя сказала Лада. – Вот увидишь, заварю его тебе, и ты сразу поправишься. Милый мой, хороший мой...

От радости Лада себя не помнила, говорила те слова, что в обычное время ни за что бы сказать не решилась. Всеслав, сидя на скамье, удивленно смотрел, как она крутится у печки, гремит горшками, слушал ее жаркий лепет. Не знал, как и понимать это, но чувствовал – случилось что-то хорошее, в самом деле хорошее.

Лада поуспокоилась немного, подала Всеславу горячий отвар в расписной чашке.

– Пей и ложись скорее, – сказала коротко.