Колыбель качается над бездной

Он приготовился умереть. Все его потуги оказались тщетны. Он не только не доберётся домой вовремя – он не доберётся домой вообще. А какой удачной поначалу казалась мысль с монорельсовой дорогой! Как он ловко оседлал этот грёбаный «Олимп»! Увы, всё в прошлом… Он ещё крепче сжал подлокотник. Палец нащупал выпуклую поверхность кнопки. «Только не перепутай: зелёную, а не красную!» А если красную, то что? Всё полетит к чёрту? Всё и так летит к чёрту, так к чему весь этот спектакль? Он скосил глаза на подлокотник. Кнопка, что он нащупал, была красной. И тогда он с силой, до боли в суставе, вдавил её пальцем.

Резкий толчок едва не размазал его по спинке кресла. Сильная перегрузка вдавила его в сидение. Вспышка где-то там, внизу, под ногами, на миг ослепила его, удивлённые физиономии быков-охранников, отброшенных в сторону, исчезли в клубах дыма. Могучая сила выдернула его вместе с креслом и капсулой и с бешеным ускорением швырнула вверх, в чёрное ночное небо.

Катапульта! Он катапультирован! Запретная красная кнопка сразу же обрела смысл.

6.

Светало. Далеко внизу мутными бельмами проступали снежные шапки горных пиков. Он медленно опускался в предрассветной мгле, свирепый ветер порывами налетал на беззащитную капсулу, раскачивал её и безбожно трепал, и тогда туго натянутые стропы издавали надрывный скрип, подобный скрипу вёсел в уключинах лодки. А над головой, закрыв добрых полнеба, висел купол гигантского парашюта.

Наверное, со стороны он представлял комичное зрелище: человек в ночной рубашке, с голыми коленками и одержимостью во взоре, подвешенный в пространстве, запакованный в прозрачную яйцевидную капсулу. Именно так, пожалуй, и рождались в древности мифы о богах, спустившихся с небес.

Чем ниже он опускался, тем ярче становился рассвет и тем чётче проступал рельеф безжизненной горной страны, раскинувшейся внизу от горизонта и до горизонта. В какую точку этой страны забросит его судьба, к какому берегу прибьёт капсулу капризный изменчивый ветер, он не знал. Он был одинок в этом мире, одинок, заброшен и забыт. И ещё голоден: он не ел со вчерашнего дня. Заоблачный «Олимп» давно уже умчался восвояси, моргнув напоследок кормовыми огнями. Теперь он понял, откуда взялось такое название: мифическая гора Олимп издревле считалась пристанищем божественных небожителей. А члены Триумвирата иначе как носителями божественной власти на земле себя и не позиционировали.

Он опускался уже минут двадцать. Ветер по мере сгущения атмосферы крепчал, его порывы, внезапные, резкие, шквалистые, то и дело меняли траекторию капсулы, швыряли её из стороны в сторону, раскачивали на стропах, словно маятник. Но вот купол парашюта попал в устойчивый восходящий поток, который подхватил и понёс его строго на север. Беспорядочные флуктуации капсулы прекратились, как прекратилось и снижение – на длительное время установилось горизонтальное её парение над горными вершинами. Парашют превратился в своего рода планер.

Обессиленный и уставший, вымотанный до предела треволнениями последних суток, он задремал. Очнулся он от резкого удара. С трудом вернувшись к реальности, он проводил взглядом скальную поверхность, о которую вскользь зацепилась капсула, и невольно зажмурился, когда слоёный базальт другой скалы внезапно вынырнул по правому борту и прошёл всего лишь в десятке сантиметров от него. Ветер стих, горы окутал вязкий клочковатый туман.

Он снова опускался, на этот раз окончательно и безвозвратно. Вскоре горы расступились, и парашют понёс его над каменистой долиной, обильно усеянной бурыми проплешинами колоний мха. По дну долины змеилась быстрая речушка, а по обе стороны круто вздымались вверх голые скалы, изрытые чёрными зевами многочисленных пещер. Здесь-то капсула и нашла своё последнее пристанище. Потеряв ветер, парашют безвольной тряпкой опустился на грунт, капсула клюнула носом в мшистый валун и завалилась набок. Всё, конец пути.

Нажатие зелёной кнопки привело к открытию защитного колпака и автоматическому освобождению его от ремней. Затёкшее тело плохо слушалось сигналов центральной нервной системы, однако вскоре кровообращение восстановилось, суставы вновь заработали, и он смог выбраться из капсулы наружу. Утолив жажду студёной ледниковой водой из ручья, он зашагал в северном направлении – туда, где за сотни вёрст отсюда был его дом. Ночная сорочка и домашние шлёпанцы были далеко не самой лучшей одеждой для многодневного горного перехода, но выбора у него не было. Он должен был идти, идти, идти, невзирая на холод, голод и усталость.