Колыбель в клюве аиста

- Гони пачку, - сказал тогда один из парней, протянув руку. Секунду-другую племянник - а это был он - колебался, но затем, вдруг осмелев, пнул ногой меньшего, проскользнул мимо, нырнул в неосвещенный глухой сквер: он бежал, царапая о колючие ветки лицо, руки, бежал, бежал... Голоса преследователей постепенно затихли - он вышел на заброшенную строительную площадку за деревянным забором. Посередине площадки - котлован, у забора - одинокий вагон; двери вагона были приоткрыты. Он долго раздумывал, потом подошел к дверям, прислонившись, стал прислушиваться: внутри было тихо, дробно и мелко постукивали о металл капли дождя. Он нерешительно вошел, чиркнул опасливо спичку - в вагоне и в самом деле никого не было: у стены стояло нечто похожее на лежанку с откидным верхом; он вынул из-под лежанки засаленную телогрейку, помятую холщовую сумку, положил их под голову...

По-прежнему по крыше стучал дождь, гудел, то усиливаясь, то утихая, ветер; он лег, протянул руку, но тут же опустил ее - как жаль! Как жаль, что у изголовья не оказалось проигрывателя! На расстоянии вытянутой руки не оказалось торшера с шелковым шнурком - ах, как жаль! Будь они под рукой - небольшое усилие, нажатие на включатель - и в мягких розовых бликах запрыгала, затанцевала бы, разбегаясь, "музыка" - эти голубые гитары, криденсы, цветы и свиты, тепетейшены и смоки...

Утром пришло ощущение голода. Но что значит голод в сравнении с осознанием свободы! Идти домой - об этом нельзя и думать! К товарищам - но тогда что с гордостью?! Он старался не думать о еде. Но, как нарочно, в тот день общепитовцы города устроили свой фестиваль: там и сям стояли лотки с грудами съестного - пирожными, тортами, пирожками, булочками, жареным и вареным. Он шел вдоль лотков, мимо пузатых самоваров, женщин в белых халатах. "Бери! Попробуй!"- казалось, кричало, взывало отовсюду. В воздухе плыли запахи съестного - по ним безошибочно угадывалось содержимое лотков... Он остановился у лотка с бойкой торговлей пивом. Рядом дымилась жаровня шашлычника. Продавец-женщина виртуозно орудовала открывалкой - металлические пробки, гулко хлопая, падали на стол. Многие, то ли по неведению, то ли постеснявшись, уходили, не потребовав сдачи за пустую посуду. Продавщица то и дело прерывала работу, собирала со столов бутылки, ловко расфасовывала их по ящикам; штабель из ящиков с бутылками рос на глазах. "Жульничает!- подумал пацан, поражаясь хитрости и наглости торговки. - Неужели людям не ясно?!" И первое, что захотелось сделать ему в эти секунды, объявить всем об открытии. "Вас обворовывают! Обворовывают!"- так и прорывало его выкрикнуть. Сдержался. "Но ведь сами покупатели оставляют - ей-то что остается? Не выбрасывать же!"- заколебался затем он. Потом пришла догадка, "Бутылки ничьи. Значит, - думал он, - их может подобрать каждый! И я могу... Подберу и сдам!.." Он немедленно принялся за осуществление идеи, приблизился к одному из столов, загроможденному бутылками, протянул руку, но окрик торговки сбил мужество - он испугался, увидел ее лицо, пылавшее ненавистью.

- Я тебе! Я тебе! Смотри!.. Мотай отсюда! - сказала продавщица громко, торопливо.

Но мысль о бутылках оказалась навязчивой, он часто возвращался мыслями к пивному закутку, а однажды, вяло поглядев на аттракцион чешского "Луна-парка", мальчишечьи соревнования на городском стадионе, бесцельно и тоскливо поотиравшись в парке, он пришел-таки на знакомое место.. Незнакомый мужчина, отпив пиво, пристально и понимающе смотрел на него, а когда, как прежде, раздалось знакомое "Я тебе!", он оборвал продавщицу и, будто в шутку, насовал бутылки в холщовую сумку племянника...

Надо же! Именно в это время, разыскивая племянника, я увидел его из окна стремительно мчавшегося троллейбуса... Ехал я с тяжелым сердцем ныло в душе: "Почему? Зачем?.." Надо ли говорить о чувствах, охвативших в тот миг, когда я увидел его мирно шагавшим по тротуару с сумкой, из которой торчали горлышки пустых бутылок. Я рванул к кабине водителя, застучал о стеклянную перегородку:

- Там - сын! Прошу! Тормозни, браток! - Я так и сказал - "сын".

- Гражданин, не мешайте работать! - кажется, не сказала - выстрелила водитель троллейбуса, женщина, молниеносно крутнув маленькой головой.

- Не мешайте! Не мешайте!

- Он меня толкнул в бок ладонью, - пожаловалась старушка.

- Видали! У него сын, а у других - амебы, - сказал мужчина, должно быть биолог.

- Это важно, - говорю я жалостливо, обернувшись к старушке, вступая таким образом неожиданно в недостойную перепалку. - Да поймите! - обращаюсь я, кажется не только к людям, но и ко всем предметам в салоне. - Это важно!

- Да, вот останавливается, - подсказал кто-то. Троллейбус, конечно, остановился на положенном месте. Я рванул в конец салона, выскочил, побежал по тротуару. Со стороны, наверное, выглядело забавным: брюхатый мужчина, отчаянно работающий ногами и руками! Но племянника уже не было. Обежал сквер – все тщетно. Вспомнил: он шел с бутылками в сумке - голова! Значит, наверняка направился в пункт по приему стеклотары!