Колыбель в клюве аиста

Ездил вначале на денек-другой один, но в последние годы загорелись жена и дочь, нынешнее лето проробинзонили втроем. Полмесяца. Представь небольшую площадку на обрывистом берегу. Внизу излучина речки. Сама речка небольшая, тихая, у нашего обрыва обретает силу, намывая напротив песчаный пляж.

На площадке перед стеной леса мы ставим свою шикарную польскую палатку с желтым тентом и вместительной передней.

Мелкие занятия, заботы заполняли отдых ― дни текли, будто речка внизу, быстро, замедляя ход, подмывая, намывая; мы преувеличенно радовались крохотным успехам: отыскали гриб, удался суп, посчастливилось по транзисторному приемнику поймать интересную передачу и т. д., огорчались неполадкам...

Дочь готовилась к вступительным экзаменам в институт, усердно штудируя химию, физику. Жена, свободная от кухонных обязанностей, читала. Я прикидывал работу научно-популярного характера о концепции мобилистов. На столике лежала стопа книг и журналов, папки с выписками и вырезками. Статья предназначалась в местную газету, но в случае удачи я намеревался "пробить" ее в научно-популярный журнал. В голове сложился план: вначале рассказ в общем о концепции, потом ― информация о примере, подтверждающем возможность применения концепции на континентах. Пример ― изюминка статьи: в одной из экспедиций случайно я обратил внимание на толщу вулканических горных пород ― огромные плиты темного камня лежали на поверхности земли, напоминая породы океанического дна, ― похоже, что когда-то, несколько сотен миллионов лет назад, здесь лежал океан, раздвигалось дно его по мобилистским законам. Говорю "случайно" вот почему: экспедиция, в составе которой я буквально наткнулся на темные с оплывинами камни, была обычной, решавшей производственные задачи. Мысль о сходстве с древним океаническим дном оказалась пронзительной ― никогда до сих пор не приходилось видеть себя в преддверии тайны; сознание, что, возможно, держишь в руках ключ к ней, к этой тайне, окрыляло, и я, по возвращении, немедленно засел за статью. Статья ― слишком громко: то было небольшое сообщение, иллюстрированное фотографией вулканической плиты со схемой, таблицей, колонками цифр и химическими формулами. Сообщение опубликовали, и теперь я размышлял о настоящей популяризации идеи...

Стоял вечер. Жена колдовала ужин, дочь, приложив к уху приемник, слушала архисовременную музыку ― абракадабру из грохочущих и скрежущих звуков, сиплых обрывистых выкриков охрипших певцов, дичь абсолютно непереваримую, по крайне мере для меня ― между прочим, достоинство места отдыха еще и в том, что оно вдали от мира всевозможных роков и попов, и дочь, отлично зная мое активное неприятие (сколько-то спорили!), старалась уважительно охранять установившиеся границы.

План статьи наконец продуман, я поднялся из-за стола, вышел из палатки, полюбовался лиловым закатом, который висел над темной полосой леса. Прекрасно казалось ощущение покоя. Однако мысли скоро вернулись к предстоящей работе над статьей, прихватив вдруг на сей раз крупицы сомнения в целесообразности задуманного предприятия. "Не поспешно ли? Откликов-то на публикацию ни одного. Не лучше ли... Колеблюсь ― значит, не уверен, но ведь это не так..." Пронесся в голове небольшой вихрь, распотрошив и разбросав, как солому, казалось, с трудом упорядоченные мысли. Продолжать работу с сумятицей в голове, разумеется, я не мог. Освободившись от мелких обязанностей, я стал просматривать научно-популярные журналы. Вскоре внимание захватила статья о Вселенной академика Шаронского ― не попадалась ли она тебе? Непременно разыщи и прочти. Статья захватила меня. Разумеется, дилетанту трудно квалифицированно судить о проблемах Вселенной ― речь в статье идет о возможности разумной жизни вне нашей Галактики. Автор отрицает таковую, на мой взгляд, аргументированно: выводы его подкреплены свежими данными отечественной и зарубежной астрономии.

Идея не нова, но в такой всесторонне обоснованной интерпретации известного специалиста встретилась мне впервые. Поразил не пессимизм автора ― взволновало вдруг человеческое в рассуждениях об одиночестве. И в самом деле, подумалось, если мы уникальны, то не следует ли из того, что мы должны (нет, просто обязаны) быть друг к другу в сто крат внимательнее, в стократ нежнее; не следует ли, наконец, что смерть и жизнь кого-то непременно должна отразиться на каждом из нас... Я почему-то вспомнил слова руководителя студенческого кружка об истории Земли, на кончике которой этаким крохотным муравьем цеплялся, всеми силами стараясь удержаться, пойти в рост, человек с его историей... жена... дочь... ты... я... все... "Кто, ― думал я, ― ты, человек? Почему ты? Куда ты? Зачем ты на кончике истории?"

Во время и после ужина я продолжал думать о прочитанном. Сидел, не замечая, как сумерки сгустились, как лиловое раздавило тяжесть гигантского черного. Курил, смоля сигарету за сигаретой, смотрел вверх ― небо и в самом деле казалось безжизненным, холодным, неприветливым, будто нарочно, для того, чтоб я еще и еще убедился в справедливости прочитанного..."