Колыбельная для моей девочки

– Здесь сказано, что в советских трудовых лагерях заключенные всячески стремились стать ворами в законе, но когда Гитлер вторгся на территорию Советского Союза, Сталину понадобилось пушечное мясо, и он предложил узникам ГУЛАГа свободу, если они пойдут воевать. – Хольгерсен бросил жвачку в рот и, увлеченно чавкая, продолжал: – Воры в законе демонстрировали свой статус в том числе через систему татуировок и символов, которые до сих пор в ходу в преступной среде…

Мэддокс открыл следующее изображение краба: тот же размер и детали, только эта татуировка была сфотографирована у заключенного из Монреаля, который забросал гранатами парикмахерскую, принадлежавшую жене главаря соперничающего клана ирландской мафии в Квебеке.

– Точно такие София Тарасова описала Касс Хансен, – подытожил Мэддокс.

– Этот Сталин был просто кромешник, – добавил Хольгерсен, кивнув на монитор. – Там сказано, что по окончании войны он упрятал добровольцев-заключенных обратно в ГУЛАГ. Типа, поимел – и до свидания. Ну, дальше те, кто отказался воевать за Сталина и остался в тюрьмах, назвали вернувшихся предателями – ссученными – и попытались этих так называемых сук опустить так, чтобы ниже некуда. В ответ «суки» начали сотрудничать с лагерным начальством. Так они не просто выжили, но и нехило пристроились в системе и сделали жизнь воров старых понятий совершенно невыносимой. В результате с сорок пятого по пятьдесят третий случилась целая серия «сучьих войн», когда заключенных ежедневно убивали пачками, а тюремная охрана только радовалась возможности подсократить контингент и освободить камеры… – неожиданно Кьель выплюнул жвачку в корзину для бумаг.

Мэддокс покосился на напарника.

– Передоз никотина, – пояснил тот, помахав пальцами у рта и состроив гримасу.

– Продолжай, – попросил Мэддокс.

– Когда Сталин сыграл в ящик, из «гулагов» разом освободили около восьми миллионов заключенных. Из тех, кто выжил в «сучьих войнах», вывелась новая порода преступников, не связанных воровскими понятиями чести: каждый стал сам за себя и сотрудничал как миленький, ежели припрет. Дальше идет время расцвета черного рынка… Так, а затем, когда в семидесятые и восьмидесятые Советский Союз начал рушиться, США увеличили квоту на иммиграцию, и эти милые ребята толпами ринулись из России в Израиль и Америку. Многие осели в южном Бруклине: Брайтон-Бич – маленькая Одесса… С этого времени русская мафия начала распускать свои щупальца по территории Штатов.

– Хорошая работа, – похвалил Мэддокс, взглянул на часы и поднялся, взяв пальто: – Флинт связался с ванкуверским отделом по борьбе с оргпреступностью и рассказал им о девушках со штрихкодами. Его сразу соединили с руководителем особой объединенной следственной группы…

– Что еще за группа?

– Не говорят, темнят. Направили двух своих представителей к нам на остров для личной встречи. Хотят поглядеть, что у нас есть.

Хольгерсен чуть наклонил голову набок:

– А что Флинт им рассказал?

– Только что у нас есть шесть несовершеннолетних со штрихкодами, судя по всему, ввезенных через порт Ванкувера при содействии «Ангелов ада». Объединенной следственной группе сразу загорелось сотрудничать.

– Поделятся своей информацией с нами или тупо заграбастают то, что нарыли мы?

Мэддокс натянул пальто:

– Завтра узнаем.

– Погодите, погодите, это же «маунти», федералы, наверняка там и Интерпол подключился, а то и ФБР, раз «Аманда Роуз» со своим борделем моталась туда-сюда вдоль американских берегов! А мы мелкая сошка из Виктории. Спорим, они выдернут у нас это дело, как ковер из-под задницы!

– Слушай, давай все завтра, – Мэддокс щелкнул пальцами, подзывая Джека-О, дремавшего в корзинке под столом, и подхватил подковылявшего пса.

Хольгерсен взял со стула куртку:

– Босс, а вдарим по пиву с бургером в «Свинье»?

– У меня ужин с дочерью. Пока.

Мэддокс вышел, оставив Хольгерсена стоять и глядеть ему вслед. Он толкнул дверь, в который раз гадая, что движет этим парнем и насколько ему можно доверять. Что-то в Кьеле Хольгерсене не давало ему покоя, и от этого Мэддоксу было не по себе.

Глава 24

Кьель Хольгерсен отправился в «Летающую свинью», благо гриль-бар находился буквально по соседству с управлением. Не без тонкой иронии заведение получило свое название из-за почти исключительно полицейской клиентуры. Войдя, Кьель огляделся, привыкая к приглушенному свету. Зал был полон. Владелец «Свиньи» Колм Макгрегор, дородный шотландец, сам обслуживал посетителей. Над рябой от чеканки медной стойкой сгорбился растрепанный беловолосый Лео. Он был не один – Кьель с удивлением разглядел рядом судебного психиатра Рейнольда Грабловски: ему и в голову не приходило, что они общаются.

Хольгерсен успел заметить, что Лео показывал Грабловски какую-то распечатку, но старый детектив сразу сложил листок вчетверо и убрал в нагрудный карман. Грабловски похлопал Лео по плечу и поднялся на ноги.

– Что вы, док, – сказал Кьель, – не уходите из-за меня.

Черные, как ночь, глаза за круглыми, как у Джона Леннона, очками впились в Хольгерсена.