— Отлично, — бормочу я, откидывая голову на подголовник.
— Что?
— Дикки меня уволил.
— Конечно, уволил. Дикки — придурок. — Тревор хихикает, но я не нахожу в этом ничего смешного.
По крайней мере, не в это утро.
Голубое небо. Яркое солнце. Может быть, сейчас только девять утра, но от асфальта уже веет жаром. Включаю кондиционер на полную мощность, когда сворачиваю к почтовому ящику с деревянным крестом. На подъездной дорожке к дому бабушкины любимые цыплята клюют что-то в гравии. Я сигналю, и они разбегаются, хлопая крыльями и разбрасывая повсюду перья. Ненавижу этих чертовых цыплят.
Когда подъезжаю к дому, бабушка ждет меня на крыльце с веером и Библией, хмуро глядя на меня.
Ух, она точно убьет меня.
Ставлю грузовик на стоянку и, не выключая двигателя, выскакиваю из машины.
— Ты опоздал, — обвиняет она, хмуро глядя на меня и пряча веер в сумочку.
Знаю, что она заметила синяки на моем лице.
— Знаю, прости. — Поднимаюсь на крыльцо и беру ее за локоть, чтобы помочь спуститься.
Бабушка сужает глаза.
— Где твой грузовик?
— Это долгая история.
— Ясно. Я не люблю опаздывать в церковь, Ной. Я воспитывала тебя лучше, чем это.
Она воспитала меня лучше, чем это, и лучше, чем провести ночь в окружной тюрьме…
— Мне пришлось одолжить грузовик Тревора. — Я чертовски уверен, что не скажу ей истинную причину своего опоздания. Может быть, она и была старой и хрупкой на вид, но когда хотела, то была злой. Единственное, чего я не хотел, так это подвести ее.
Она отмахнулась от меня, когда я попытался помочь ей забраться в грузовик, сказав, что справится сама.
Когда мы доезжаем до конца подъездной дорожки, я включаю поворотник, чтобы повернуть налево.
— Поверни направо, — говорит она.
— Твоя церковь налево, ба.
— Я знаю. Я сказала, поверни направо, парень. — Она бросает на меня суровый взгляд. — Поверни направо!
Пожав плечами, делаю, как было сказано, и она откидывается на спинку сиденья, сжимая сумочку и Библию.
— Я же говорила тебе, что не люблю опаздывать в церковь... — ворчит она, переключая радио на какую-то евангельскую станцию.
Останавливаюсь на развилке напротив кукурузного поля Роберта Мерди, с работающим на холостом ходу двигателем. Бабушка указывает в окно.
— И еще раз направо.
— Куда мы едем?
— В Рокфорд.
— За каким..?
Бабушка дает мне подзатыльник.
— Парень, не смей ругаться при мне в Божий день, — фыркает она. — Когда въедешь в город, на светофоре поверни направо и дальше, пока не увидишь каменную церковь. Их служба начинается в десять. Я же сказала, что не могу опаздывать. — Она приподнимает одну из своих нарисованных бровей.
Спорить было бесполезно, когда она поднимала бровь. Пустая трата времени.
Всю дорогу до города пребываю в глубокой задумчивости. Я потерял работу, а этот дерьмовый городишко давал мало возможностей. Да ещё это обвинение в нападении, несомненно, будет малоприятным пятном на моем и без того не очень впечатляющем резюме.
Тормоза грузовика скрипят, когда я притормаживаю на единственном в городе светофоре и поворачиваю еще раз направо.
Бабушка ерзает рядом со мной, от неё так и исходит напряжение.
— Так ты хочешь исповедаться в своих грехах мне или Иисусу?
В поле зрения появляется крошечная каменная церковь, и я прочищаю горло, прежде чем въехать на гравийную парковку.
— В каких грехах?
— Это ты мне скажи. Попасть в тюрьму… — Я резко перевожу на неё взгляд, и она хмурится. — Совсем как твой папаша. Ну-ну... — Она качает головой.
Короткий всплеск адреналина пронзает меня прямо перед чувством вины. Чувство вины за то, что я подвел ее, что она сравнила меня с моим никчемным отцом.
— Ба, я…
— Сегодня утром мне позвонил Дикки. Извинился передо мной, что ему придется тебя уволить.
— Ба, все нормально. — Заглушаю мотор. — Я найду другую работу.
— Хммм. — Она немного напрягается, прежде чем открыть дверь. — Я становлюсь слишком стара для этого бардака. Говорю тебе, с твоими родителями и тобой, я удивлена, что Господь еще не счел нужным прибрать меня к себе. — Она протягивает руку и теребит воротник моей рубашки. — Но я люблю тебя, независимо от того, хулиган ты или нет.
Прежде чем я успеваю выйти из машины, она уже находится на полпути через небольшую парковку. Мужчина в клетчатой рубашке и комбинезоне придержал для нее дверь, и она поспешила войти. Благодарю его, когда вхожу внутрь и обнаруживаю, что она уже заняла место на одной из задних скамей. Пытаюсь отгородиться от жуткой органной музыки, слишком громкой для такой маленькой часовни. По крайней мере, в бабушкиной церкви просто играли на пианино.
Церковь… Я приезжал каждое воскресенье, но только потому, что бабушка отказывалась садиться за руль и настаивала, чтобы я остался. Думаю, она думала, что слова, в конце концов, дойдут до меня. Это было маловероятно, но, эй, это заставляло меня молиться раз в неделю. Каждый раз, проходя через двери, я молился, чтобы церковь не загорелась.