Кома

Снова больные. Язвенник Лобов опять заговорил о выписке, и на этот раз ему можно было выдать хотя бы приблизительные числа. Выписка выздоровевшего, оформление связанных с этим многочисленных бумаг, выстукиваемых на раздолбанной клавиатуре устаревшего на годы «общего» компьютера, или печатной машинки в кабинете старшей медсестры – всё это было итогом врачебной работы. Или должно было быть, – если ему будет продолжать везти. Пока гуляющая по отделению смерть обходила Николаевых больных, всё-таки по масштабам это не была настоящая эпидемия, – но относить это к своему медицинскому таланту было бы наивно. Наивность же, как Николаю казалось, он потерял давно, как и многие другие бесполезные качества.

Дойдя по пунктирной цепочке палат до «семёрки», и обменявшись парой слов с Ульяной, сидящей у постели потной, румяной, не мигая глядящей в потолок женщины, Николай ненадолго приостановился у входа. Как это тогда выглядело: парень с пакетом сунулся в палату с номером «7», а потом в «7А»? Или наоборот?

Негромко стукнув в дверь, и нацепив на лицо спокойную докторскую улыбку, он толкнул дверь и вошёл.

– Здравствуйте!

В «обычной» повседневной жизни, вне больницы, Николай предпочитал говорить «добрый день», но собственно больным это могло показаться обидным, поэтому на работе он говорил всё же «здравствуйте». Привычка к этому у него, похоже, уже сформировалась полностью, и неудобства не вызывала.

Женщины нестройно ответили, отрываясь от своих немудрёных дел: телевизор, книжка в бумажной обложке, вязание. В палате было бы уютно, если бы не неистребимый запах больного тела, лекарств, и больничной еды.

– Скажите, пожалуйста, к кому здесь приходит такой молодой человек -среднего роста, крепкий, волосы тёмные?

– А это Вы к нам пришли, доктор!

Женщина помоложе остальных сказала это настолько кокетливым тоном, что засмеялись все, включая самого Николая.

– Нет, про себя я бы не спросил, – я ещё не настолько заработался.

– А кто тогда?

Ему пришлось развести руками. Ну как можно ответить на подобный вопрос?

– А я, собственно, и пришёл у Вас спросить: кто? Мне с ним нужно побеседовать, а найти не могу. Он в ту пятницу в последний раз, вроде бы, приходил. Принёс кому-то пакет с персиками, газетами, ещё чем-то. Помните такого?

– Не-е… – Несколько женщин отрицательно покачали головами, остальные просто молча слушали, – что будет дальше.

– Ну нет, так нет. Извините.

– Пожалуйста-пожалуйста, всегда рады… – это снова была та же женщина моложе других. Такой характер никакая болезнь не изменит. Николай улыбнулся опять, хотя и без души, просто изогнув губы. «Ну, значит другая палата».

В «7А», однако, повторилась та же история – такого посетителя никто не припомнил, хотя он дополнил описание и упоминанием костюма, и синих бахил. Одна из женщин начала рассказывать про своего младшего сына, который приходил как раз в пятницу, и фрукты приносил, – но тому было 17 лет, и костюм он сроду не надевал. Может Николай Олегович перепутал?

«Может», – задумчиво ответил он, и, попрощавшись, вышел. Что бы это значило? Конспиративный заговор, имеющий целью доказать ему, что он полный придурок? Или просто розыгрыш? Если бы парень в костюме оказался обычным посетителем, вежливо навестившим больную тёщу, и не имеющим ровно никакого отношения к ночной битве за сейф – это было бы вполне нормально. Ну, перепутал, бывает. Собственно, он никогда и не предполагал, что это был один и тот же человек, – так, что-то общее. Но почему его никто не запомнил? Николай начал сомневаться, не спутал ли он палаты, – скажем, на «6» и «6А», такие тоже на отделении имелись. Посмотрев на номера, выписанные на дверях красным цветом, он задумался уж совсем крепко – палаты совершенно точно были те самые, хотя бы по их расположению в коридоре.

– Вера, – сказал он просительно, подойдя к столу соответствующего сестринского поста, – Будьте любезны, посмотрите, не выписывался ли кто-то из больных из палат «7» и «7А» за последние пятницу, субботу, воскресенье – если такие есть, и сегодня с утра. Прямо сейчас, если можно.

Обернувшаяся к нему медсестра Вера, кивнула, спокойным движением руки поправив голубоватый колпак на хороших кудрявых волосах. В институте они называли такие колпаки «Чебурашками».

– Да, есть вот, – Вера повела пальчиком по журналу. – Больная Горбань, 63 года, лежала в «семёрке», выписалась в пятницу. И… Нет, больше никого.

– А кто был её лечащий врач?

– к/оИ Берестова… – она ткнула пальцем в соответствующую графу и оторвалась от журнала. – А что, что-то случилось?

– Да нет, всё нормально. Если не считать… Ну, ты же знаешь про Дашу.

– Да, конечно, кошмар какой!

Глаза Веры округлились в ужасе. За Дашу действительно переживали на отделении – её здесь искренне любили.

– И мальчик этот бедный ходит, у всех всё спрашивает…

«Ничего себе мальчик, такой лось вымахал» – подумал с удивлением Николай. «Вера сама, вроде, нестарая, с чего это вдруг – «мальчик»?».

– Не видела его в последнее время? – спросил он вслух. Вроде бы, он решился окончательно.

– Только что проходил.