Кома

Выпустив больного, Николай по-быстрому убрался и приоткрыл форточку на крючок, чтобы проветривала, но не давала залетать в кабинет дождю, если такой пойдёт. Выйдя и вернув ключ, он добрался до своего шкафчика и натянул ту же порезанную куртку, закрыв, как и утром, бок пустой сумкой. Сменить куртку было не на что, и предстояло что-то ещё говорить дома. Так и не потраченных денег за вчера, плюс за сегодня, плюс каких-то ещё остававшихся в бумажнике купюр вероятно вполне могло хватить на что-то турецкое: какую-нибудь несложную и недлинную кожанку, которая вполне сможет выдержать пару сезонов. Тогда родители могут ничего не заметить. Но где её взять в восьмом часу вечера он не знал. В подземном переходе под «Петроградской»? Там что-то такое всегда висело, среди прочего барахла. Если не слишком выпендриваться и слегка поторговаться, то эту проблему можно решить.

Принцип решения проблем по мере их поступления был у Николая настоящим бзиком. Он старался не перебарщивать с переживаниями, когда от него всё равно ничего не зависело. И делать что-то конкретное, когда делать это было надо. Именно поэтому хождение по магазинам он ненавидел. В магазин надо было прийти, чтобы померить нужную по сезону шмотку, купить её, если хватает денег, и снова быть свободным. Единственное исключение – это, конечно, книжные, на которые денег сейчас не хватит вообще никаких…

Шагая, Николай уже чувствовал себя заметно лучше. То ли наконец дожив до полного окончания сегодняшней работы, то ли просто хлебнув чистого вечернего воздуха, он осознал, что в голове прояснилось. Как обычно в этот час, ему здорово хотелось есть: в середине дня аппетита не было совсем, и он ограничился чаем с конфетами из нескольких доставшихся врачам за день и распотрошенных шоколадных наборов. Но сначала надо было хотя бы попытаться посмотреть себе куртку и позвонить.

С территории клиники он ушёл непростым зигзагом: не через напрашивающийся по расположению выход «для машин», а через сквер. Первый ларёк с радугой шоколадных батончиков и пивных этикеток. Мимо. Трамвайные пути, поворот, на котором приходится стоять минуты по три, дожидаясь того водителя, которому всё же приходит в голову слегка притормозить перед пешеходами. На одном из углов образованной сложным пересечением сразу трёх улиц площади в сияющих витринах светились свитера и куртки на чернокожих манекенах. Раньше здесь был «Марко Поло», причём не кафе из популярной в этом году системы, а магазин, который куда-то делся. Году в 90-м его, кажется, взрывали, если он ничего не перепутал. Новый, обосновавшийся на его месте магазин назывался как-то иначе, но цены в нём были всё такие же: не для его свиного рыла начинающего медика.

В переходе куртки тоже нашлись – попроще, но вполне приличные для работяги или шофёра, какие их в основном и носили.

– Давайте, молодой человек! Меряйте!

Голос у продавщицы был неприятно визгливый. Её тоже можно было пожалеть: сидеть целый день в мрачной трубе, среди снующего народа, обоняя стекающие в переход выхлопные газы из несущихся по проспекту машин – это не праздник. Некстати вспомнилось бессмертное из Меттера: «Я цельный день на ногах, а она за столом сидит, рецептики пишет». Николай вздохнул. В этом мире действительно всё относительно.

Денег на кожанку хватило, и, расплатившись, он сразу её надел, выслушивая клокотание благодарного монолога продавщицы: у неё явно был неудачный день, но хотя бы одна проданная под самый вечер куртка его уже оправдывала. Вынув из карманов старой куртки перчатки и пару каких-то давно измятых бумажек, Николай покрутил её в руках, оглядываясь. Урн в переходе, разумеется, не имелось – эта была чуть ли не единственная из обещанных мера борьбы с терроризмом, которую городские власти выполнили чётко и немедленно.

– Да давайте мне, молодой человек! Я выкину потом!

Не глядя, он сунул располосованную, отжившую своё куртку в протянутую руку продавщицы, готовой для честно заплатившего за вещь клиента уже почти на всё, и сразу же о ней забыл. Его снова начало знобить. Разодранный свитер, который Наталья Евгеньевна вечером кое-как застирала, не успел до конца просохнуть к утру. И хотя он отвиселся полный день в шкафу, какая-то сырость в нём всё равно осталась.