Команданте, мне жаль (СИ)

В баре было полутемно и полупусто. Мы рано пришли, народ еще не подтянулся. У синей стены, разрисованной психоделическими мертвыми дельфинами и одним нарвалом, курили четыре грустных немца. Хотя чего грустить - курить можно, никто не выгоняет...

- Ты знаешь, что нарвал - это и есть уникорн, единорог, и все эти украшения из рога единорога и рукоятки средневековых кинжалов - они на самом деле из рога нарвала? - спросила я Данчика, но он лишь пожал плечами и потребовал у бармена два тройных виски. По-моему, ему стоило сразу брать бутылку, но Данчик не разменивается по мелочам, если можно тратить, деньги ли, себя, он не задумываясь тратит.

За соседним столиком хастлер Марек очаровывал пожилую клиентку. Он вскидывал брови, хлопотал лицом, перебрасывал с плеча на плечо свои длинные волосы, словно елизаветинский щеголь, и делал руками энергичные пассы. Клиентка же смотрела на него поверх очков - как учитель на двоечника, короче, дело у них шло на лад. Я пожалела, что Марек сегодня будет занят - в нелетную погоду он подсаживался к нам и своим нехитрым щебетанием разбавлял мрачное одиночество. Этот хастлер был единственным нашим приятелем на всем побережье. И это все, что нужно знать о нашей с Данчиком международной интеграции.

- Оба виски тебе или один все же мне? - спросила я Данчика.

- Держи, - он пододвинул ко мне стакан.

- Кто это был?

- Кто?

- Команданте, мне жаль?

Данчик сделал глубокий глоток, словно пил чай, прикурил сигарету и ответил с картонным безразличием:

- Это Никсон. Вовик Никитин, с Пролетарки.

- И?

- Благодаря его скромным усилиям я по весне хожу с палочкой. Ему же спасибо за почки. И за черную полосу в личном деле, с которой я приехал в лагерь.

- Твоя выдержка делает тебе честь, - оценила я.

- Понимаешь, он был с ребенком, я был с ребенком, что мы должны были делать?

- То есть без детей вы бы стали биться, как львы?

- Вряд ли, - Данчик сделал еще один, столь же глубокий, глоток, - Дело прошлое. У него своя война, у меня своя. Он увлекся, перестарался - но это со многими бывает, это скорее признак слабости.

- То есть сейчас ты жалеешь - его?

- Понимаешь, мое дело... ну, ты знаешь, чем я занимаюсь. А его дело было - допрашивать. Каждому свое, как написано на воротах какого-то концлагеря. Он делал свою работу, я свою. И он проявил слабость. Все. Я не прощаю, я просто не хочу о нем помнить.

Теперь моя пора пришла сделать глубокий глоток - и закашляться.

- А почему ему жаль? - спросила я.

- Он хотел сказать - ничего личного. Ты же знаешь, откуда эта фраза. И потом, тут дело еще, смешно звучит, но в сословном неравенстве, что ли. Только не дразнись.

- И не думаю.

- Тверь криминальный город, такая воровская столица. И моя семья всегда считалась несколько выше, чем его семья - потомственные вертухаи. А моя семья - ты знаешь, кто.

Здесь просто необходима ремарка, перерастающая в лирическое отступление. С тех пор, как я вышла замуж за Данчика, я очень хорошо стала понимать, что такое - конкубинат или морганатический брак. Заведомо неравный союз простолюдинки и лорда. О, эти три столетия благородных предков...Фамильная икона святителя Николая, у которого в одной руке гаррота, а в другой - колбаска с песком. Шестнадцать поколений ухарей, татей и лихих людей, испокон веков не державших в руках ничего тяжелее хрена. Никакой работы, исключительно ночное ремесло. Данчиков дед носил на теле татуированный немецкий китель, как символ тюремного сопротивления, и китель тот частично был снят с него вместе с кожей на соликамской пересылке. Сам Данчик удостоился всего лишь свастики на ноге, но и за эту свастику на первом же допросе поплатился сполна. В своей Твери, в районах, пропитанных криминалом, как пропитаны были ядом перчатки Жанны д"Альбре, семейство Данчика снискало добрую славу - из поколения в поколение жили они без аварий, то есть не нарушая правил тюремной торы, и сами нередко выступали экспертами и даже арбитрами в богословских спорах. Черные Полковники - так звались они с семидесятых годов прошлого века, после восстания греческой хунты. Черные - потому что черный путь, черная доля, так именовалась в тех кругах подобная жизненная стезя. А Полковники - бог знает почему, наверное, просто для красоты. В свое время Данчик произвел на меня впечатление, когда толково и доходчиво рассказал мне в двух словах о так называемой сучьей войне, войне мастей. Вот попробуйте найти об этом что-нибудь в интернете - все мнения либо ангажированы, либо сочатся субъективизмом. Он рассказал мне о той войне с бесстрастием стороннего наблюдателя, грамотно и логично соединяя в своем рассказе - все мои логические нестыковки. И да, его прадед побывал на тех баррикадах, вешал на нарах своих оппонентов и сам получал заточкой в бок, так что беспристрастность оценок в его рассказе была мне особенно дорога. "Ничего личного" - это был у них почти семейный девиз.