Командир Браге (Авиатор – 2)

- Пять лет назад.

"Можно подумать, это тайна за семью печатями! У меня же в личном деле все записано!"

- Пять лет... - задумчиво произнес Кипнис. - Мужчины или женщины?

- Что, простите? - снова не поняла его Лиза.

- Каковы ваши половые предпочтения? - объяснил свой вопрос профессор.

"Вот же гад!"

- Предпочитаю мужчин, но могу и с женщинами!

Зачем она это сказала? Какого рожна? Бог весть.

- Вот как? Любопытно.

- Послушайте, профессор, - не выдержала Лиза, - ну какое вам дело, с кем я сплю? Да хоть с Тузиком! Вам-то что?!

- С Тузиком противозаконно, - улыбнулся Кипнис. - Не горячитесь, пожалуйста, госпожа капитан! Я всего лишь выполняю свою работу.

- Исполняйте! - вздохнула Лиза. - Я закурю?

- Курите, пожалуйста! - он пододвинул ей пепельницу и что-то чиркнул в свой блокнот.

- Итак, - продолжил Кипнис, когда Лиза, наконец, закурила. - Мы остановились на женщинах.

- Разве? - удивилась Лиза.

- А разве нет? Сколько их было?

- Вы уверены, что эта информация останется между нами? - насторожилась Лиза.

- Разумеется! - обнадежил ее Кипнис. - Во-первых, я врач. А во-вторых, я это не записываю. Итак?

- Одна до замужества и еще две - после.

- Продолжительные отношения?

- До того, как я вышла замуж, продолжительные. Остальное - эпизоды.

- А мужчины?

- Не скажу, что много, - усмехнулась Лиза, - но, правду сказать, несколько.

- Больше десяти или меньше?

- Вот же вы какой настырный!

- Такая работа, - развел руками Кипнис.

- Наверное, больше. Но я отказываюсь считать их по пальцам!

- Как скажете! - не стал спорить психиатр. - Поговорим о ваших снах...

- А что с ними не так?

- Не знаю, но хочу узнать...

Глава 8. Командир Браге, апрель-май 1932 года

Если честно, Лиза успела забыть, "как хорошо" ей жилось в госпитале. Она, вообще, как выяснилось, стала легко забывать "неактуальные" периоды своей жизни: тридцать лет в СССР, несколько месяцев в госпитале, в котором однажды очнулась от комы, пару недель отношений с Тюрдеевым. К счастью, не амнезия. Простое забвение. Но нынешние обстоятельства заставили ее вспомнить много такого, о чем она предпочла бы забыть.

Лиза открыла окно, села на подоконник, опершись спиной на одну стену и, упираясь согнутыми в коленях ногами - в другую. Достала пачку папирос - на этот раз привычные "Норд" - и закурила. Выдохнула в сияние апрельского утра сизое облачко табачного дыма и в очередной раз послала по известному адресу "всю эту маету". Она торчала в госпитале уже шестой день. Если не считать, разумеется, того времени, когда пребывала в отключке. У нее ничего не болело, и вообще, Лиза чувствовала себя совершенно здоровой. Но врачи, напуганные большим флотским начальством, буквально землю рыли, пытаясь хоть что-нибудь эдакое, но найти. И хотя поиски эти, судя по всему, оставались до сих пор безуспешными, Лизу все равно никуда из госпиталя не отпускали. А между тем, за его стенами продолжалась война.

В первом решающем сражении, длившемся чуть менее недели, правофланговые дивизии Западного фронта прорвали - пройдя буквально по костям 7-й бригады крейсеров - одну за другой три линии обороны 2-й польской армии и ударили во фланг и тыл основной группировке польских войск, вызвав этим масштабное обрушение фронта. Однако затем наступление застопорилось под Любавой и Мемелем и на линии Шауляй, Паневежис, Утена. Впрочем, на левом фланге 1-я ударная армия генерала Колычева продолжала продвигаться - медленно, трудно, неся потери, - через Двинск и Браслав на Полоцк и Витебск с задачей окружения 3-й польской армии.

Дела на Восточном фронте обстояли и того лучше. Там, ни на мгновение, не снижая темпа, себеряне наступали через Великие Луки на Витебск и Полоцк, пытаясь замкнуть кольцо окружения, в котором оказались 5-я польская армия и 2-й казачий корпус армии Киева. Одновременно, прорвав фронт киевлян под Вышним Волочком и Торжком, 3-я армия генерала Кантора развивала наступление на Тверь, Ржев и Волоколамск. Продолжались тяжелые бои в районе Углича, Ростова и Нижнего Новгорода, в Пермском крае и на южном Урале.

Однако Лиза могла следить за этими событиями только по сообщениям радио и газетным статьям. Об участии в огромном сражении, развернувшемся на трехтысячекилометровой линии фронта, не могло идти и речи. С ней на эту тему никто не желал даже разговаривать. Оставалось сидеть - или лежать, или стоять, - в госпитале, смотреть "злым глазом" на докторов, с тоской вспоминать убитых и раненых офицеров и рядовых "Вологды" и мечтать об утерянной свободе.

"Я этого не заслужила! Я обеспечила прорыв 7-й дивизии, а они мне... Сиди, мол, Елизавета ровно на попе и дыши носом! Вот же суки неблагодарные!"