Командировка

Душа общества. Моя воля - надел бы на нее смирительную рубашку. Назло ей, я покорно и с благодарной мордой уминал тарелку за тарелкой, решив скорее лопнуть, чем сдаться. Все уже пили компот, а я обсасывал позвонки третьего или четвертого карпенка. Мика поглядывала на меня с уважением. Ее "почему же вы ничего не кушаете?" звучало все безнадежнее. Рыба-то кончилась, и салаты заметно похудели в салатницах. Чтобы порадовать милую насмешницу, я сверх всего намазал маслом огромный ломоть хлеба и с аппетитом сжевал его, запивая компотом.

Давненько не запихивал я в себя столько пищи зараз, зато уж наемся. Не придется ужинать.

- Хороший едок - хороший работник, - сказал Никорук в раздумье. - А моя пигалица на птичьем молоке живет. Оттого и ленивая неизвестно в кого...

- Для девушки - главное фигура, - пояснила Мика, выпячивая напоказ свою цыплячью грудку.

Я доглатывал хлеб, блаженно ухмыляясь. Время приближалось к четырем, скоро приедет за мной машина.

Что же это товарищ Никорук не торопится? Или он в самом деле пригласил меня во исполнение святых законов гостеприимства? Но нет, как только я проглотил последний кусок, он потянулся, сонно взглянул окрест, покашлял и сказал:

- Ну, детки, вы поиграйте теперь одни, а мы с Виктором Андреевичем ненадолго уединимся. Вы не возражаете, Виктор Андреевич?

- Все было очень вкусно, - поблагодарил я Клару Демидовну, не покривив душой.

Никорук привел меня в свой дачный кабинет - стол, кресло, книжные полки, мягкий диванчик. Пахнет березовой корой. Прохладно, тихо.

Директор усадил меня в кресло, покопался на полках и достал альбом с фотографиями в кожаном переплете.

- Полюбопытствуйте, - подал мне. "Час от часу не легче!" - подумал я. В комнате стало душно от наших раскаленных солнцем тел. Никорук открыл форточку. "Ну ладно, - подумал я. - Будем смотреть фотографии". Федор Николаевич стоял у меня за спиной и давал пояснения. Оказалось, что в альбом собраны снимки, касающиеся исключительно истории предприятия. На первых страницах - пустырь, времянки, группы рабочих с кирками и прочими основными инструментами тех времен. Загорелые, смеющиеся люди. Котлован под основное здание. На пятой странице впервые появился Никорук - трое молодых людей стоят обнявшись и с деревянным вниманием пялятся в объектив. Федор Николаевич посередине - в парусиновых брюках, на голове фуражка, до пояса обнажен. Тело - мускулы и ребра.

Дальше пошли фотографии митингов, собраний.

Везде на трибуне - Никорук. От снимка к снимку директор все явственнее приобретает свой сегодняшний облик. Он уже не смотрит в объектив с любопытством неофита. Строгие костюмы, оркестры. Ликующая толпа. Никорук с восторженной детской гримасой разрезает ленточку у входа в какое-то новое здание. Фотограф ухитрился так щелкнуть, что ножницы получились больше руки - маленький крокодил тянется пастью к тоненькой веревочке.

Наконец последние фотографии. Опять митинги.

На одном из снимков я узнал Перегудова. Группа людей на фоне стены, перехлестнутой полотнищем с лолунгом: "Пятилетке качества - рабочую гарантию!"

На шаг впереди всех Никорук сегодняшний, с белыми бровями. Все. Обложка. Размягченный, наэлектризованный воспоминаниями, Никорук опускается на диван, откидывается на спинку, смотрит на меня, кажется, повлажневшими глазами. Что там - кажется.

Слезы, слезы блестят на ресницах директора. И он их не скрывает, не прячет, не стыдится.

- Этого не спишешь! - сказал Никорук. - Что бы дальше ни случилось - с нами, с вами, с нашими детьми, - -это было, было.

Никорук заговорил негромко, доверительно, и я в такт его словам начал понимать, что прямого разговора, который все прояснит, которого так жаждала моя душа, не будет.

- Какие были люди, - говорил Федор Николаевич, улыбаясь с милой застенчивостью ветерана. - Прекрасное время. Столько в него уместилось. Я знаю, много и обид накопилось у моих сверстников, вы, молодежь, о них и не подозреваете. Но я благодарен своему веку. Это он дал нам всем возможность прожить в одну жизнь сотни полнокровных жизней. Столько свершить. Мы жили с такой энергией и страстью, как не жили до нас. Вся Россия так жила - от первых пятилеток, от Октября, до нынешних дней. Позвольте одно наблюдение, Виктор Андреевич. Раньше поколения сменяли друг друга через значительно большие сроки, спокойно, последовательно. А теперь что ни год, ну, три года - новое поколение, иные люди, свежие идеи. Да-с. Даже моя дочь Маша и ее брат родной Сережа - он старше на четыре года - это совсем разные поколения. И это же прекрасно, прекрасно! Время неслыханных скоростей и удивительных превращений. Дух захватывает... Надо уметь услышать, удержаться, идти в ногу. На минуту задремал, зазевался, почил на лаврах и уже отстал, уже не наверстаешь.

Страшно и хорошо. Заметьте, те, кто обижен, кто недоволен, - это все отставшие, зазевавшиеся. Вам неинтересны мои рассуждения?

- Что вы, что вы, Федор Николаевич! - сказал я, встряхнувшись. - Можно закурить?

- Пожалуйста, вот пепельница. А ну-ка и я затянусь табачком. Надеюсь, не помру от одной сигареты.