Командировка

Николай Петрович передернулся, как от укола, удивление, вызванное моим вопросом, превратило его глаза в совсем уж кукольные нарисованные кругляшки.

— АО чем же я вам толкую, господи помилуй?

О чем? Я о ней и говорю весь вечер, затем и летел, вы меня поймете. А понять необходимо, Виктор Андреевич. Прозреть необходимо. Я и сам понял, когда прозрел. Не ранее того… Что ведь такое все дела наши, вся премудрость знаний, весь пыл устремлений по сравнению с одним-единственным человеческим существованием. — В его голосе появился поэтический восторг, от которого я обессилел окончательно. — Существование женщины беспомощно и потому всемогуще.

Как бы это объяснить? Удар стотонного молота, порыв ураганного ветра это итог чего-то. Зато беспомощное трепыхание красоты, ее дуновение — это вечность, это нарождение, это, если угодно, суть всего, что еще только намерено произойти…

— Довольно! — завопил я. — Довольно!

— Ах да, я опять увлекся, простите великодушно! — по лицу его скользнул сатанинский проблеск, и мне вдруг почудилось, что все его голубиное воркование (как и визит) было талантливым представлением, разыгранным передо мной с какой-то тайной целью, скорее всего с целью меня облапошить.

За окном забрезжило, занавески засветились. Засиделись мы. Николай Петрович не выглядел утомленным и даже как-то посвежел лицом, взбодрился, выговорив много слов. А меня клонило в сон, в темноту.

В голове ровно гудело, как в трансформаторной будке.

Запас восприимчивости истощился, и любопытство, которое я выказал, было обыкновенной вежливостью. Все потеряло смысл. Прилечь, уснуть — вот радость, вот цель достойная.

— Я вижу, вы немного устали?

— Да, знаете ли, напряженный был денек. Замотался… Простите, Николай Петрович, я все-таки не уяснил, зачем вы ко мне приехали.

Я говорил наобум, не заботясь о том, какое впечатление произведут мои слова, не думая о последствиях.

— Примерно через полгода после неудачной любви к некоему Каховскому, вздохнув, сказал Николай Петрович, — Наталья Олеговна согласилась стать моей женой.

Я глубокомысленно кивнул, прищурив для отдыха один глаз.

— В ту пору я, можно сказать, претерпевал кризис. Не ладилась защита, были всякие сопутствующие настроения, короче, ощутил себя вдруг ничтожеством.

У меня, как и у всякого нормального человека, бывают, естественно, дни депрессии, неуверенности в себе, разочарования, но обычно это быстро проходит. В тот раз уж слишком много сошлось в одно. Дошел до того, что собирался махнуть на все рукой, уехать из Москвы и начать жизнь сызнова… Теперь я вижу, какой это было бы непоправимой ошибкой. Спасла меня Наташа. Мы познакомились на свадьбе моего родственника, разговорились. За столом оказались рядом. Мне Наташа сразу показалась необыкновенной. Да она такая и есть. В тот же вечер, провожая ее, я сделал предложение по всей форме.

— Как это?

— Спросил, нельзя ли мне переговорить с ее родителями?.. Она в ответ спросила, очень ли мне тяжело и одиноко. Я сказал, что да, очень. Она обещала подумать до утра. Я всю ночь прождал на скамейке около дома, а рано утром она вышла на балкон и пригласила меня войти. У нее была однокомнатная квартира, которую ей предоставили в порядке исключения, как участковому врачу нового микрорайона.

— И вы поженились? — тупо спросил я.

— Да, поженились и были счастливы целый год.

Вернее, я был счастлив. Я ведь значительно позднее понял, что она меня пожалела, протянула мне руку помощи, а первое время считал, у нас самая обыкновенная семья. Увы, я был для нее только больным человеком, о котором она заботилась.

— И которому родила дочку, — подсказал я.

Он не среагировал на колкость.

— Когда я выздоровел окончательно, Наташа осталась мне другом, добрым, нежным другом… Не смотрите так! — приказал он с неожиданной яростью и тут же смутился, даже съежился в своем кресле. — Простите. Вы, разумеется, привыкли мерить жизнь привычными мерками. Это не всегда уместно, уверяю вас. Я не имею права. Помните, когда я первый раз приходил и вы приняли меня за сумасшедшего? Что уж, не притворяйтесь, дело прошлое. Вы и сейчас не убеждены в моей психической нормальности… Так вот, в тот раз я обманул, сказав, что узнал о вашем появлении от соседки. Как только вы с Наташей… познакомились, она написала мне письмо. На второй день вашего с ней знакомства я уже все знал. Удивлены? Разумеется, удивлены. А я не был удивлен. Я почувствовал себя, как человек, сидящий долго под скалой и знающий, рано или поздно она на него обрушится, и на которого она наконец обрушилась. Больно, темно, и в то же время облегчение оттого, что больше нет скалы, остается лишь выкарабкаться из-под обломков.

Николай Петрович задумался, почесал грудь через рубашку. Улыбнулся мне:

— Вот, собственно, и все. Она послала мне весточку, я прилетел в Москву и понял, между вами что-то случилось. Тогда я поспешил сюда. А через час, — взгляд на часы, — да, через час двадцать я полечу к себе на Алтай.

Утро победительно раскрашивало небо желтыми цветами. Я встал и открыл окно.