Командировка

— Витя, мне не надо от тебя подарков. Мне не надо от тебя ничего. Неужели ты не понял?

— Посмотри, какой красивый платок!

— Платок безвкусный… Ешь быстрее, я спешу.

Я глотал ложку за ложкой под ее пристально-изучающим взглядом.

— Витя! — сказала она вдруг потеплевшим голосом. — Мне не хочется делать тебе больно, но пойми Же, все кончено. Да и не было ничего. Конечно, я сама дала тебе повод думать иначе. Пожалуйста, прости меня за это.

Я отставил тарелки, зашнуровал туесок.

— Пошли!

Дождик истощился, смеркалось. Было свежо, и земля слегка покачивалась под ногами.

— Посидим немного?

Сели на скамеечку на детской площадке. Я закурил. Все мои ощущения сделались расплывчатыми, как сумерки.

— Что с тобой творится, Ната, я не пойму. Мы жили вместе, обнимались, любили друг друга. Это было. А ты говоришь — не было… Я всегда догадывался, что ты сумасшедшая. Сейчас, по-моему, у тебя обострение. Но все пройдет. Ты увидишь: я буду терпеливым и внимательным мужем. Николай Петрович…

— Витя, ты помнишь, как я быстро к тебе пришла, сама. У меня была тоска, страшная тоска. Теперь тоска прошла, и я хочу быть одна. Повторяю, я виновата перед тобой…

— Ничему не верю. Ты не понимаешь, что говоришь.

Сумерки постепенно, сантиметр за сантиметром, отдаляли ее от меня, и придвинуться к ней я не мог. От нее исходило тепло и очарование непостижимости.

— По-настоящему я всегда любила, и теперь люблю, только своего мужа. Я не хотела тебе говорить, чтобы не расстраивать еще больше. Но это так. Ты же видел его. Его не любить невозможно.

— Ты его жалела, он сам сказал.

Прожурчал ее грудной, струящийся смех.

— Его жалеть? Все равно что жалеть бога.

— Женщины способны на это.

— Может быть, но только не я.

— А Каховского ты не любила?

— Наверное, нет.

— И меня?

— Тебя уж точно — нет.

Если у меня и оставалось какое-то желание, так это встать поудобнее, навалиться на нее и задушить. Проделать все быстренько, чтобы ей не было слишком больно. Это было даже не желание, а жгучая потребность.

— Когда я буду умирать, — сказал я, — то и тогда буду тебя ненавидеть.

— Вот и отлично.

Вставая, Наташа слегка, по-дружески, коснулась моей руки: попрощалась. Я устремился за ней.

— Провожу тебя к подруге.

— Это далеко.

— Тем более.

Она пожала плечами. В метро у меня не оказалось пятака, а у Натальи был проездной. Пока я разменивал двухгривенный в автомате, она уже спускалась по эскалатору. Даже не оглянулась, где я. Но я догнал ее, догнал. Несколько остановок мы проехали молча.

— Значит, ты меня никогда не любила?

— Нет.

Упустив момент задушить ее на укромной скамейке, теперь я, конечно, не мог этого сделать на виду у пассажиров.

— Тебе не надоело ломать комедию? — спросил я.

— Я не ломаю комедию, Витя. Я говорю тебе правду, пойми… И говори тише, пожалуйста.

На «Площади Ногина» сделали пересадку. Я брел за ней как в тумане. Видел только ее светлый жакет, бежевую юбку, прядь волос, прыгающую над маленьким розовым ухом. То и дело натыкался на людей.

Главное, я не мог представить, как вернусь домой и что там буду делать. В моей голове жужжал рой пчел.

Некоторые, побойчей, пытались выпрыгнуть через уши.

— У тебя так бывает, Ната? — спросил я. — Как будто в голове пчелы?

— Ну-ка, тряхни головой резко.

Я тряхнул, щелкнув зубами.

— Есть такие беленькие искорки?

— Есть.

— Это давление. Тебе надо побыстрее домой, выпить чаю и лечь в постель.

— Вот у твоей подруги и лягу на раскладушке.

Мы подъезжали к «Текстильщикам».

— Я тебя не приглашаю к подруге, Витя.

— Как же клятва Гиппократа? Я болен, ты должна мне помочь. Ты врач.

На остановке вышли. Наталья глядела на меня в раздумье. Я с безразличным видом разглядывал колонны. Потом сказал:

— Очень плохо. Чувствую, что сейчас упаду на каменный пол. Я ведь много ночей почти не спал. Все думал о тебе. Как устроимся, как будем жить. Я бы хотел завести второго ребенка не откладывая. Чего ждать?

Мы уже не молоды. Верно?

Наконец-то я вывел ее из себя. Глаза ее сузились, и она покраснела.

— Юродивый!

Тут как раз подоспел поезд, идущий в мою обратную сторону. Задыхаясь, я пересек долгое пространство, по пути швырнул туесок с платком в урну и еще успел втиснуться в зашипевшие двери. Оглянувшись, еще раз увидел ее светлый жакет. Кажется, и лицо увидел, прекрасное, обыкновенное, святое. Она стояла у колонны…

«Нет! — подумал я. — Нет! Нет!»

Закрыв глаза я тщательно перебирал весь разговор: каждое ее слово, каждая интонация источали отраву. Эта отрава была чудодейственным напитком, который я пил, все более опьяняясь. Наталья меня не провела, нет. Так просто меня не проведешь. Хорош бы я был, если бы меня могла обвести вокруг пальца такая простушка, как наш участковый врач.

«Ты думала меня провести, Натали? Ха-ха-ха! А у тебя ничего и не вышло. Как маленькая! Даже стыдно слушать. Мужа люблю, бога люблю. Люби себе на здоровье. Но меня-то зачем обманывать? Я же еще тебе не муж. Вот поженимся, тогда другое дело. Но сейчас-то зачем?.. Наташа! Запомни! Когда человек не любит, он не умеет ужалить каждым словом. Нипочем.

Так разве, случайно найдет два-три слабых места, но не каждым же словом. Поняла?»