Командировка в ад (СИ)

— У них. А как вышел, меня комар цапнул. И Володьку, тот пластом лежит. Кстати, Васька аж порхает. И больные на него кашляли, и комаров на себе раздавил дюжину — до лампочки. Или твои тельца у него в крови геройствуют, или организм выработал иммунитет. В общем, живчик.

— Расскажи толком, что нам с тех хорватов.

— Нам нужны союзники, а не враги и, тем более, в тылу.

— Перешли на нашу сторону?

— Нет пока. Но уже повернулись к нам лицом, а не гузицей. Как поправятся, будет человек семьдесят-восемьдесят в строю. Прикинь, три бронемашины с крупнокалиберным пулеметом, ручные пулеметы. Это же фактически мотострелковое армейское подразделение! Причем личный состав весьма скверно относится к немцам и при случае готов им выпускать кишки.

— Все так думают?

— Вряд ли. Пяток-другой отсеется. У кого-то семьи дома, и они за них боятся. Завтра выведут первую группу охранять порядок. Осмотрят с местными полицейскими дома, вывезут и похоронят трупы, сгонят бесхозный скот. Брошенные или выморочные жилища опечатают. Короче, наведут ордунг лучше немецкого. Эй! Ты меня слышишь?

— Да… Позови больничарку, пусть принесет мне термометр. И инъекцию с той плазмой, что обработал с утра. Тебе, Боря, тоже срочно надо кольнуться.

В течение дня симптомы сербского гриппа в той или иной степени проявились у всех членов отряда Касаткина-Ростовского. Зато Василий Негожин демонстрировал собой первый случай полного излечения.

Несвицкий, понимая, что группа практически парализована, собрал ее в выделенном для него покое больницы — и тяжело переносящего заразу Черненко, очень медленно идущего на поправку, и остальных, держащихся на ногах. Проследил, чтоб им сделали повторную инъекцию — тут не до экономии. После уколов, глядя на обессиленное военно-медицинское воинство, заполнившее кабинет, произнес таинственные слова:

— Нам осталось уколоться и упасть на дно колодца, там пропасть на дне колодца, как в Бермудах, навсегда[1].

Борис уже не раз замечал у друга необычные выражения, например, выговариваемое с ненавистью «фашисты» применительно к немцам, но привык. Другие не обратили внимания.

Из-за вспышки заболевания в их группе второй день нахождения в Високи Планины получился скомканным, но не бесполезным. Медики по-прежнему обрабатывали больных, выздоравливающим назначали витамины и другое общеукрепляющее. Сербы, переносившие грипп на ногах, уже на второй день после инъекции чувствовали себя лучше, начинали действовать, и в городок постепенно возвращалась нормальная жизнь.

Самым впечатляющим оказался «полицейский парад». Негожин выстроил пятерых пришедших в себя местных полицейских и принялся учить с ними команды на варяжском языке. Откуда прибыли волонтеры, уже ни для кого не являлось секретом, в отличие от того, каким чудом пришельцы сумели приручить диковатую хорватскую роту. Пусть не всю, а только взвод с тремя бронемашинами. Сине-красные взяли Василию под козырек и, чувствуя в нем реального, а не диванного воина, четко исполняли приказы. Старшим у хорватов был капрал Ковачич, только утром похоронивший сына. Злой, осунувшийся, полицейский буквально источал решимость порвать в клочки немцев, допустивших распространение эпидемии. Но сейчас задачи стояли более прозаические — навести порядок, не допустить мародерства, справедливо распределить зачарованную плазму и запасы продуктов.

Впечатленный «парадом», Несвицкого пришел навестить главврач Срджан Радонич, немолодой мужчина, в свое время с отличием окончивший Берлинский университет и променявший перспективу карьеры в сердце Рейха на возвращение домой. После нескольких фраз Николай задал ему вопрос, мучивший членов отряда последние дни:

— Брате, почему вам забросили с самолетов только витамины и жаропонижающие? Неужели немецкие маги не могут наворожить достаточное количество лечебного раствора?

Доктор присел на кушетку Николая. Посмотрел на других варягов, прислушавшихся к разговору. Милица хотела перевести вопрос, но Радонич прекрасно понял без перевода и тоже ответил на варяжском, правда, иногда вставляя местные слова.