Командировка в лето

— Красная Долина, Красная Долина… Красивейшее место, дорогие мои, русский Давос, иначе и назвать невозможно. Если канатную дорогу с вагончиками по альпийскому образцу «Шератон» дотянет, как собирался, до снежных цирков, да в придачу нормальные бугеля там поставит, катание будет — аж восемь месяцев в году. А то и все девять… Представьте: на лыжах покатались — и сразу в теплое, ласковое море… Красота!!! Здесь и чуть южнее, в Сочи — самые северные субтропики мира. Уникальный регион. А история… Вам местные наверняка будут рассказывать, что долину назвали красной то ли потому, что красивая, то ли потому, что по осени там папоротник красным становится. Чушь — полная и собачья! Всё, как всегда, значительно проще и кровавей. В позапрошлом веке там русская армия настигла убегающих с семьями и детьми немирных горцев. Те сдуру решили воспротивиться, и их просто расстреляли картечью. Всех. Пленных не брали. Долина была красной от крови, а в речке местной горной несколько недель вода текла красного цвета. Вот и все. После этого, кстати, «сачи» — народа, по имени которого назван южный сосед Южноморска, — просто не стало. Вообще. Те, кто уцелел, бежали в Турцию, где вполне успешно ассимилировались. Слишком уж их мало осталось. Вот и думай: с одной стороны, вроде бы — геноцид чистой воды, а с другой — никаких межнациональных конфликтов эта земля не знает вот уже более полутора столетий. Хотя кто здесь только не живет: и русские, и армяне, и грузины, и греки, и евреи. Даже эстонцы — не поверите — имеются. Потомки переселенцев конца девятнадцатого века. Сохранившие язык и национальные обычаи. Их, кстати, когда Союз развалился, приезжали звать, так сказать, на историческую родину. И были посланы сии эмиссары на чистейшем эстонском языке… А, может, и на русском… Лучше, чем на нашем родном, все равно послать ни на каком из существующих под этой луной языков невозможно. Такие вот дела… Так что, если увидите в Долине высокую красивую блондинку, такую, что — ух! — кровь с молоком, — можете не сомневаться…

— Так-так-так! — Художник, мирно дремавший на заднем сиденье минивэна, неожиданно оживился. — Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее…

От окна в ответ на реплику Сашки неожиданно сухо засмеялся Корн:

— Вот-вот… Расскажи ему, командир, почему этого делать нельзя… просто ни в коем случае.

Князь сразу же заметно поскучнел.

Дергать кого-то с таким выражением лица в подобного рода ситуации мог только человек крайне бестактный.

Вроде Художника.

— Слушай, Дим, а почему нельзя-то? У них что, щель поперек, что ли?

Князь в ответ только губы сжал в ниточку.

Так, что они аж побелели, бедные.

Ларин уже совсем было собрался вмешаться, но Князь нашел-таки в себе силы расслабиться и даже вяло усмехнуться:

— Нет, Сань. С этим у них все нормально. А вот с другим… Представь себе на секунду гибрид эстонской практичности и горских представлений о чести… Офигеешь.

— И что?

— А ничего. — Князь, кряхтя, полез в карман за сигаретами. — Мне, например, жениться пришлось — по большой любви и из врожденного чувства порядочности. Потом развестись, потому как нормальный человек этот гибрид долго выносить не в состоянии, даже несмотря на частые командировки. Двое парней теперь безотцовщиной растут… — Он наконец-то справился с сигаретами и теперь дергал колесико золотой зажигалки — точной копии той, что вчера сунул в карман Глебу. — Блин!!! Лучше б она стервой была конченой, а то…

— А то — что?

Тут терпение Ларина лопнуло, и он приготовился закатить Сашке хороший подзатыльник.

Хорошо, что машина вовремя остановилась. Приехали.

На взлетном поле лениво махал винтами эмчеэсовский МИ-8, неподалеку тусовался мэр в окружении небольшой свиты.

В сером свитере, синих джинсах и черном кожаном пиджаке он смотрелся куда лучше, нежели в дорогом костюме от кутюр и остроносых полуковбойских башмаках с огромными металлическими пряжками.

Глеба аж передернуло, когда вспомнил.

А так — очень даже ничего себе дядька…

Ну, да ладно.

Не до этого.

Они загрузились в «вертушку», и Художник тут же начал требовать, чтобы ему соорудили «люльку», снимать облет. Бедные эмчеэсовсцы, судя по всему, никогда не имевшие дела с отчаянными столичными телевизионщиками, для которых война — что мать родна, сопротивлялись и требовали расписку, что если этот псих выпадет или кокнет дорогостоящую аппаратуру, они тут не при чем.

Расписку Ларин им тут же, разумеется, изобразил — прямо на коленке, но они все равно артачились, законно утверждая, что расписка — это, разумеется, дело хорошее и в суде им наверняка зачтется, но только под этот самый суд из-за какого-то волосатого придурка идти все одно не хочется.

Их дело — летать, а не лавку в суде задницей полировать.

Вот тут-то Сашка и окрысился — уже по-настоящему.

Потому как его волосы — это его глубоко личное дело, а вот почему некоторые мудаки, по редкому недоразумению получившие летные права, решили, что вместе с ними обрели еще и право голоса, — он, Художник, разберется.

Прям счас разберется, не отходя от кассы…